Из Питера в Питер

На Ростика тоже поглядывали с опаской, хоть и по другой причине. Как только ребята увидели на прилавке большой кусок розового пахучего сала, Аркашка, бледный, решительный, грозно сверкая черными глазами, протянул руку, не торопясь сунул сало под мышку и проворчал:

— Как буржуйские излишки, экспроприируем... Да здравствует анархия!

Повернулся кругом и тем же твердым шагом двинулся на выход, в сторону эшелона.

Миша во всем подражал Аркашке, пробовал сверкать глазами, но Ростик не выдержал и по-глупому победно ухмыльнулся: знай, дескать, наших... Тут только тетка, которая продавала свинину и сало, голосистая базарная торговка, подрастерявшаяся от кожаного великолепия Аркашки и его загадочных слов, несколько воспрянула духом.

— Караул! Люди добрые! Режут! — завопила она. — Воры проклятые! Грабители! Да не дайте им уйти с моим салом! Да вон же они! Ворюги, дьявольское отродье!

Ростик, который, похоже, бывал в таких переделках и знал, что сейчас начнется, незаметно растворился в толпе. Но Миша не покидал Аркашку и, не сводя с него глаз, старался смотреть так же строго и независимо. На них лезли со всех сторон злобные морды, готовые не то что ругать или бить, а кусаться, как бешеные собаки. Но Миша не боялся, хотя и было страшновато. Ничего, рядом Аркашка, а там — ребята, целый эшелон...

— Ишь, ворюги, повадились!

— Питерское ворье, ученое!

— Мы не воры! — еще выше вскинул голову возмущенный Аркашка. — Мы не крали!

Сало у него между тем торговка выдернула и, на ходу выдав затрещину Мише, убралась восвояси, все еще вереща на весь базар.

— Не крал? — лезли к ним страшные рожи. — А чего же ты сделал?

— Мы — экспроприировали! — гордо объявил Аркашка.

— Чего-о? — вылупили на него глаза ближние, не в силах даже выговорить такое слово.

Только и это вряд ли выручило бы ребят... Миша увидел в толпе любопытствующих своего руководителя, Валерия Митрофановича, и так обрадовался, что забыл полученную затрещину.

— Валерий Митрофанович! — закричал он. — Это я, Миша Дудин...

Но странное дело — Валерий Митрофанович только что был, и недалеко, и тотчас же его не стало...

Уже потные, хваткие лапы брались за Аркашку и Мишу, и плохо бы им пришлось, но появились Николай Иванович и старшие ребята.

Николай Иванович заговорил таким строгим и насмешливым голосом, от которого в классе сразу становилось тихо. И здешние несколько поутихли. Пошумели потом еще, пробовали не отдавать Аркашку и Мишу, но тут Ларька Ручкин влез.

— Ладно, не отдавайте! — фыркнул он, размахивая руками. — Мы сейчас и остальных сюда приведем! Триста человек!

Пользуясь тем, что ближние призадумались, Аркашка, Миша и откуда-то взявшийся Ростик пошли за Николаем Ивановичем сквозь неохотно раздвигавшиеся рожи.

— Вот народ, а? — услышал Миша серенький и ровный голос Валерия Митрофановича. — На детей бросаются! Вот она, свобода...

И он пододвинулся к Мише и даже взял его за плечо, охраняя от нехороших людей, как обещал Евдокии Ивановне.

Когда выбрались к эшелону, Аркашка, все еще клокоча от злости и обиды, вытащил из внутреннего кармана кожанки последнюю, купленную им в Питере, газету.

— А это что? — хлопнул он по газете ладонью.

— А что? — ухмыльнулся Ларька. — Опять про твою анархию?

— Читай, если грамотный! — ткнул ему Аркашка в нос газету и, не дожидаясь, сам прочел:

— «...авангард революции в Питере и во всей стране должен подняться массой, должен понять, что в его руках спасенье страны, что от него требуется героизм не меньший, чем в январе и октябре пятого, в феврале и октябре семнадцатого года, что надо организовать великий «крестовый поход» против спекулянтов...»

— А ты сорвал крестовый поход! — закричал Аркашка в лицо Ручкину.

Все, кто смотрел в газету, увидели, что это — «Правда», статья называлась «О голоде», и внизу стояла подпись — «Н. Ленин».

Ларька увидел еще две ленинские строчки — «За непомерно тяжелым маем идут еще более тяжелые июнь, июль и август...»

Ларька привычно скалился, но на душе было невесело и в глазах туман; даже когда увидел неподалеку своих, Катю Обухову, не повеселел...

4

Поезд с ребятами оставил Арзамас позади и продолжал двигаться на восток, к Волге; эшелоны, шедшие сзади, не догнали его в Арзамасе... Над нежной зеленью полей, курчавыми перелесками, тоненькими, как синие жилки, речками сияло доброе солнце...

После обеда полагался час отдыха; потом, как и с утра, уроки. Пока же Ларька со своими приятелями стоял у открытой двери вагона и горланил, счастливо улыбаясь во весь щербатый рот:

— «Наш паровоз, вперед лети. В коммуне — остановка!»