Из Питера в Питер

Дряхлый паровозик старался изо всех сил, выжимая верст по двадцать в час, что было по тем временам совсем неплохой скоростью. Когда стоишь в открытых дверях теплушки и свежий ветер бьет в лицо, в грудь, а поля, рощи, мирные деревни, домишки стрелочников, вся своя русская земля приветствует тебя легким, сизым дымком над избушками, взмахами душистых веток, криками отлетающих в сторону ворон, — кажется, будто ты не просто в поезде, а наконец-то на боевом коне, а еще лучше — на броневике... Вроде тех, с какими Ларька стоял рядом, пробовал залезть, но не дали, бежал за ними чуть не до Зимнего в ночь на 25 октября... Слышал, как шарахнула пушка и пробила крышу Зимнего... И кто-то кричал, что будто прямо над царскими комнатами и Николашка небось с испугу окочурился... Другие объясняли, что царя во дворце нету. Ларька не поверил, пролез-таки в ту ночь в Зимний, в толпе солдат, рабочих, студентов, матросов взлетел по широкой лестнице... Царя нигде не было, да и на кой он! На каждом шагу Ларьку гнали прочь, но он только делал вид, что слушается, а сам ужом пробирался вперед...

— «Иного нет у нас пути! — самозабвенно и звонко орал он сейчас, свысока поглядывая на тихие поля. — В руках у нас винтовка!..»

Винтовки-то как раз не имелось ни у Ларьки, ни у его товарищей, и это несправедливо. Винтовка, хотя бы наган, а лучше, конечно, маузер в шикарном деревянном футляре — вот что потребуется в эту ночь... Тогда тайна откроется наконец всем, и Кате Обуховой. Хотя она на Ларьку ноль внимания, потому что он по-французски ни бельмеса. Ну ничего, она его еще вспомнит...

Когда кончилась песня, стали слышны тихие разговоры по углам вагона:

— Отсюда, пожалуй, не удерешь. Скоро Волга.

— А ты правда хотел сбежать?

— Само собой. На что мне ихний курорт? Это родители придумали, спихнули меня.

— А голод?

— Подумаешь! Ну и что?

— А чего сидеть дома? Тут интереснее.

— Интереснее! Они там и правда голодают. У нас двое совсем еще маленьких.

— И у нас тоже.

— А я все равно не хотел ехать. Я отцу твердо сказал, что буду есть вообще через день. А он не послушал...

Ларька усмехнулся, блеснули зубы: детские разговорчики какие-то. О чем думают, о чем мечтают, когда по шпалам, рядом, в громе музыки, ржанье лихих коней, победных кличах, пролетает мировая революция... Это слабаки мечтают о доме. Им, непролетарским элементам, нужны папеньки и маменьки. А нам нужна винтовка! Лучше бы маузер...

Хотя Ручкин и Аркашка Колчин с недоверием поглядывали друг на друга и каждый старался быть впереди, но в тот вечер они думали одинаково.

Аркашка, дежуривший в вагоне младших ребят, запальчиво возмущался:

— Заехали! И фронта никакого не слыхать! Вот глухомань! Одни проклятые торговки, одни спекулянты командуют! Вот тут и делай мировую революцию...

Слушали его раскрыв рты. Даже те, кто ничего не знал и не думал ни о какой революции, а соображал про себя, надежно ли укутаны соль и мука, вымененные в Арзамасе...

Шепотом хвалились своими необыкновенными удачами на рынке. Это надо же! За какие-то отцовские штаны, которые зря висели в шкафу и только занимали место, дали полный стакан соли, мешочек пшена фунта на три и еще три моченых яблока... Кто-то признался, что выменял на бабушкины часы целый круг колбасы. Они хвастались, не замечая, что серый волк не только бродит поблизости, но и все слышит. Это был, конечно, Ростик. Сначала он, делая вид, что внимательно слушает Аркашку, потихоньку клянчил у самых богатых малышей:

— Дай укусить яблочка! Дай кусманчик колбаски!

Но так как богачи все жадные и не торопятся расставаться со своими богатствами, Ростик переходил от убеждения к принуждению. Сгребал нежную шкурку хозяина яблочек и колбаски и мучил до синевы, пока не получал свой кусманчик. Так он пиратствовал и набивал бездонный живот, а рядом Аркашка пел сладкие песни о свободе:

— Жили, как люди, кто в Питере, кто в Москве. Ждали своего часа! Чтоб на фронт! Бить мировую контру! Я, конечно, за анархию, потому что только она дает полную свободу! Каждый человек — вольный! Делают, что хотят!

— А мы? — спросил Миша с надеждой.

— Кто это — мы?

— Ну, ребята...

— А нам, если хочешь знать, свобода нужна в первую очередь! Мы же самые закрепощенные! Нас все угнетают! Родители! Учителя! Почему-то не пускают на фронт...

Но тут вмешался незаметно подошедший Валерий Митрофанович.

— Колчин, прошу вас, — сказал он, беря Аркашку под руку и отводя его в сторону. — Я хотел спросить... Вы что, действительно анархист?

— Да, — приосанился Аркашка, — по убеждению...

— И у вас что же, есть оружие? — с явной опаской, но принуждая себя улыбаться, спросил Валерий Митрофанович.

— Какое это имеет значение? — вспыхнул Аркашка.

— Никакого, — согласился Валерий Митрофанович с облегчением и на всякий случай еще раз обшарил Аркашку глазами. — Я хотел только сказать, что если мы с вами, взрослые люди, можем иметь убеждения, то младшие классы еще не доросли, им еще рано... Вы согласны со мной? Вот вы с ними делитесь, а они ничего не понимают. Вы со мной лучше. Я давно интересуюсь анархизмом!