Нам представляется, что здесь имеется не противоречие, но лишь его видимость. Такая ситуация часто возникает, когда в рассуждении незаметно делают предположение, выглядящее столь очевидным, что на него даже не обращают внимания, а именно оно и несет в себе противоречие. Этим, по видимости, очевидным элементом нашего рассуждения является предположение, что смертоносный для человечества характер социализма никогда не замечали, иначе все от него отшатнулись бы. Как это ни странно кажется сначала, но чем больше знакомишься с социалистическим мировоззрением, тем яснее становится, что здесь нет ни ошибки, ни аберрации: органическая связь социализма со смертью подсознательно или полусознательно ощущается его последователями, но отнюдь их не отпугивает: наоборот, именно она создает притягательность социалистических движений, является их движущей силой. Такой вывод, конечно, не может быть доказан при помощи логических дедукций, его можно проверить только сопоставлением с социалистической литературой, с психологией социалистических движений. Мы же здесь вынуждены ограничиться лишь несколькими разрозненными иллюстрациями.
Если, например, Нечаев, призывая молодежь в революцию, предупреждал ее, что «бесследная гибель большинства революционеров — такова перспектива» (редкое пророчество, полностью сбывшееся!), то чем же он мог ее привлечь? Ведь он-то не мог апеллировать ни к Богу, ни к бессмертной душе, ни к патриотизму, ни даже к чувству чести, так как именно от «чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести» он и предлагал отказаться, «чтобы стать хорошим социалистом». И в его и в бакунинских прокламациях ясно чувствуется, чтО притягивало их самих и заражало других: пафос гибели и «безудержного разрушения», «абсолютного и исключительного». В этом пожаре обречено было сгореть все поколение их современников-революционеров, зараженное «гнуснейшими условиями жизни», годное только на то, чтобы уничтожать и быть уничтоженными. Такова единственная цель, которую Бакунин ставил, любые положительные идеалы не только отсутствовали, о них запрещено было и думать: «Мы прямо отказываемся от выработки будущих жизненных условий», «не хотим обманывать себя мечтой, что у нас хватит сил на созидание».
В СССР нашему поколению еще хорошо помнится, как мы в пионерских колоннах шагали и воодушевленно пели (а до нас — и молодежь гражданской войны, и красногвардейцы):
И больше всего воодушевления, взлета общего чувства вызывало вот это КАК ОДИН УМРЕМ!
Или вот как трое наиболее известных социалистических писателей прошлого века представляют себе будущее человеческого рода: Сен-Симон предвидит гибель человечества от высыхания земного шара, Фурье — от того, что наступит «конец вращения оси и опрокидывание полюсов на экватор», а Энгельс — от охлаждения Земли.
Вряд ли можно видеть здесь плоды работы научного ума, вынужденного склониться перед истиной, как бы сурова она ни была; к тому же все эти три предсказания никак не могут быть верны одновременно[7]
.И религия предсказывает конец вашего мира, но лишь после достижения им его конечной цели, которая тем самым является смыслом его истории. Социализм же (по принципу сходства по полярной противоположности) выводит гибель человечества из некоторой случайной, внешней причины и тем самым лишает смысла всю его историю.
В ближайшем же будущем вожди социалистических движений с удивительным хладнокровием, а иногда и с явным удовлетворением предвидят гибель — если и не всего человечества, то большей его части. В наши дни председатель Мао высказал свое убеждение, что гибель половины населения земного шара была бы не слишком дорогой ценой за победу социализма во всем мире. И, например, в начале XIV века вождь движения патаренов в Италии — Дольчино, предсказывал скорую гибель всего человечества, ссылаясь на слова пророка Исайи: «и остаток будет очень малый и незначительный».
На то, что влечение к самоуничтожению не чуждо человечеству, указывают многие признаки: пессимистическая религия — буддизм, ставящая в качестве последней цели человечеству — слияние с Ничто, Нирваной; философия Лао-Цзе, для которой такой целью является разрешение в небытие; философская система Гартмана, предсказывающая сознательное самоуничтожение человечества; появление в разные эпохи научных и философских течений, стремящихся доказать, что человек — это машина, причем принципы доказательства у всех них совершенно различны, а общим (и, значит, отнюдь не научным) является стремление установить этот факт.
Да, наконец, на фундаментальную роль стремления к самоуничтожению уже давно обратили внимание в биологии. Так, Фрейд считал его (под названием инстинкта смерти или Танатоса) одной из двух основных сил, определяющих психическую жизнь человека.