Из праха восставшие

– А как же тогда я полечу в Европу? – страдальчески простонал Эйнар. – Вдруг я захочу туда вернуться, и что же тогда?

– О… – Брунилла Вексли потупилась и задумчиво поковыряла носком туфли землю. – Да кому она нужна, эта Европа?

Вскоре они поженились. Ритуал показался Брунилле малость странноватым, но все кончилось хорошо. Дядюшка Эйнар смотрел на свою новенькую, с иголочки, жену и думал, что, хотя он, конечно же, никогда уже не сможет улететь в Европу, потому что ночью – никак, а днем увидят и подстрелят, теперь это не имеет особого значения, потому что рядом с ним Брунилла.

А вот для того, чтобы взлетать прямо вверх и так же прямо приземляться, особого зрения не требовалось. А потому было вполне естественно, что в первую брачную ночь Эйнар подхватил Бруниллу на руки и взмыл с ней под облака.

Ночью фермер, живший милях в пяти от Бруниллы, заметил в небе какие-то странные сполохи.

– Зарница, – сказал он и пошел спать.

Эйнар и Брунилла опустились на землю только к рассвету, вместе с росой.

Их брак оказался удачным. Брунилла очень гордилась Эйнаром. И ей было очень приятно думать, что вот сколько в мире женщин, а крылатый муж есть только у нее.

– Ну кто еще может таким похвастаться? – спрашивала она у зеркала и сама же себе отвечала: – А никто!

Эйнар же, со своей стороны, нашел в ней все, о чем только можно мечтать, – и красоту, и доброту, и понимание. Он приспособил свою диету к ее представлению о том, что едят, и прилагал все старания, чтобы ничего не сшибать своими крыльями, во всяком случае не сшибать ничего хрупкого. Он научился спать ночью, как все люди, она же, со своей стороны, приспособила стулья и прочую мебель под его крылья и говорила приятные вещи.

– Мы все как куколки шелкопряда, – говорила она, – вот и я тоже. Но однажды я прорву кокон и взмахну крыльями, такими же красивыми, как твои.

– Тебе нет нужды рвать свой кокон, – говорил он. – Ты давно его порвала.

– Да, – согласилась она, – и я точно знаю, где и когда это случилось. Это случилось в лесу, когда я искала корову, а нашла зеленую палатку.

И они смеялись, и в такие моменты в ее простоватом лице прорезывалась красота, как меч, выхваченный из ножен.

А вот на редкость шустрые дети Бруниллы, три мальчика и девочка, и так не ходили, а словно летали. В летнюю полуденную жару они мухоморами из-под земли появлялись рядом с дядюшкой Эйнаром и хором просили посидеть с ними под яблоней, пообмахивать их для прохлады крыльями и что-нибудь рассказать. И он рассказывал им, как дуют в поднебесье ветры, и какие бывают облака, и какая звезда словно тает у тебя во рту, и каков на вкус высокогорный воздух, и как себя чувствуешь, бросаясь вниз головой с вершины Эвереста, когда навстречу тебе мчатся извечные голубые снега и ты ждешь до последнего момента и лишь тогда распахиваешь крылья.

Вот такая была их семейная жизнь, тогда.

А теперь дядюшка Эйнар сидел под той же яблоней и дулся на весь свет не потому, что ему так хотелось, а потому, что прошло уже очень много времени, но его ночное зрение так и не вернулось. И не вернется, похоже, никогда. Он сидел там, весь поникший, как зеленый пляжный зонтик, забытый осенью уехавшими домой курортниками, которые вчера еще искали убежища в его щедрой тени. Ну и что же теперь? Неужели он обречен просидеть здесь до конца дней своих и использовать крылья только для того, чтобы обмахивать детей да подсушивать женушкино белье? О боги! А где же выход?

Прежде полет был его единственным занятием. Он летал по поручениям Семьи, относил записки быстрее ветра, передавал послания быстрее телеграфа, он носился над лесами и полями, как бумеранг, и опускался на землю, как пушинка.

А что осталось теперь? Обида и горечь. Его крылья затрепетали и снова обвисли.

– Папа, подуй на нас ветром, – прошептала его маленькая дочка.

Обступив Эйнара полукругом, дети заглядывали в его потемневшее лицо.

– Нет, – отрезал Эйнар.

– Пообмахивай нас, папа, – попросил его сын.

– Сейчас и так прохладно, скоро будет дождь, – сказал Эйнар.

– Так ветер же, папа, – рассудительно сказал другой, совсем маленький сын. – Ветер унесет облака, и дождя не будет.

– Папа, а ты пойдешь на нас посмотреть?

– Бегите играйте, – отмахнулся от них Эйнар. – Дайте папе спокойно подумать.

Он опять вспоминал прежнее небо, ночное небо, звездное и пасмурное, тихое и грозовое. Неужели теперь его судьба – скучно ползать над гладкими, как стол, пастбищами, чтобы, упаси бог, не поломать крыло о силосную башню, не напороться на плетень? Тьфу!

– Папа, – сказала девочка, – пойдем на нас смотреть.

– Мы идем на гору, – пояснил один из мальчиков. – Все ребята туда идут.

Дядюшка Эйнар задумчиво пожевал костяшки пальцев.

– На какую еще гору?

– На Змеевую, а то на какую! – возгласили дети.

Эйнар присмотрелся к ним получше.

Все трое прижимали к груди больших, старательно склеенных воздушных змеев, их лица светились восторженным предвкушением праздника, их пальцы с трудом удерживали большие клубки белой бечевки. Со змеев свисали длинные хвосты из синих, и красных, и зеленых бумажных и шелковых ленточек.