У него были свои странности. Так, подобно Шекспиру, он любил называть себя невеждой и кичился тем, что презирает профессиональных ученых. По его мнению, это люди, которые «намечают лишь точки вместо того, чтобы итти прямо к цели». Настоящий цыган, кочующий по странам чудес, склонный к приключениям, но не искатель приключений, и более чем далекий от искания наживы, он при всем том ничего не имел общего с типом фразера или чудака-краснобая: свои слова он отстаивал делом, всегда готов был заплатить за них своею личностью, своею жизнью. Он постоянно бросался в самые отчаянные предприятия, всегда готов был сжечь свои корабли, во всякий час рисковал сломать себе шею и тем не менее снова вставал на ноги, подобно игрушечному ваньке-встаньке; до сих пор, по крайней мере, он благополучно выбирался из самых трудных положений, из самых опасных приключений.
Одним словом, его девиз был: «Во что бы то ни стало достичь цели!» Страсть к невозможному была руководящей его страстью, главной, отличительной чертой характера. [24]
Но доблести Мишеля Ардана имели свою изнанку. «Кто не рискует, тот не выигрывает», гласит старая поговорка. Мишель Ардан не раз рисковал, но ничего не приобретал в смысле материальных благ. Об удивительном его бескорыстии ходило много рассказов: порывы его добрейшего сердца по своей внезапности и силе не уступали смелости идей его горячей головы. Совершенно бескорыстный, он готов был отдать каждому свои последние деньги, и, если бы понадобилось, он продался бы в рабство, чтобы выкупить раба. Необычайно смелый, он был в такой же степени и великодушен: не знал чувства мести и простил бы злейшего врага, если бы отказ от прощения был равносилен смертному приговору над этим врагом.
Во Франции и в Европе очень многие знали этого блестящего и беспокойного человека, или, по крайней мере, многие о нем слыхали. Он невольно заставлял газеты постоянно писать о нем. Ни от кого не было у него тайн, все знали мельчайшие подробности его жизни, точно стены его квартиры были из прозрачного стекла.
У Мишеля Ардана было, конечно, множество друзей, но он мог бы похвалиться и богатой коллекцией врагов из тех людей, которых он обижал, задевал, опрокидывал в своих стремлениях итти напролом для достижения цели или к осуществлению правого дела.
Все же в общем это был любимец общества, и к нему относились, как к избалованному ребенку. Мирились с его причудами; брали его, каков он есть; все интересовались его смелыми предприятиями и с участием, с тревогой следили за его судьбой. Когда иной приятель старался уговорить его, удерживая от опасного шага, предсказывая близкую гибель, Мишель Ардан с улыбкой отвечал, что «лес сгорает только от собственных деревьев», то есть одной из наиболее красивых арабских пословиц, происхождения которой он, впрочем, не знал.
Таков был этот пассажир «Атланты», подвижный, как ртуть, вечно горящий внутренним огнем, вечно взволнованный.
Трудно представить себе более яркий контраст между двумя личностями, чем между французом Мишелем Арданом и американцем Импи Барбикеном! И между тем у них было много общего: оба они были в высшей степени предприимчивые, отважные, дерзостно-смелые люди, но каждый — на свой собственный лад.
Барбикену недолго пришлось рассматривать приезжего, который своим безумно смелым предложением, очевидно, должен был отодвинуть его самого, Барбикена, на второй план. Громко раздалось «ура» толпы, приветствовавшей Ардана. Всякий хотел лично пожать ему руку, и восторг принял такие осязательные формы, что, пожав тысячу рук и едва не потеряв все свои десять пальцев, Ардан счел за лучшее укрыться в свою каюту. Барбикен последовал за ним, не произнося ни слова.
— Вы Барбикен? — спросил его Ардан, когда они остались одни, таким тоном, словно они уже двадцать лет были добрыми приятелями.
— Да, — сухо ответил председатель Пушечного клуба.
— Ну, так здравствуйте, Барбикен! Как дела? Хороши? Ну, тем лучше, тем лучше!
— Итак, — спросил Барбикен без всякого вступления, — вы решили лететь?
— Безусловно.
И ничто вас не остановит?
— Ничто. А вы решили изменить форму вашего снаряда так, как я просил в телеграмме?
— Я ждал вашего приезда. Но, — продолжал Барбикен, — вы действительно все обдумали?
— Обдумал ли я? Да разве у меня есть время обдумывать? Мне представился случай побывать на Луне, и я решил им воспользоваться — вот и все! Кажется, тут не о чем задумываться.
Барбикен пожирал глазами этого человека, который мог говорить о своей побывке на Луне с такой легкостью и беспечностью, без тени беспокойства и страха.
— У вас есть, по крайней мере, какой-нибудь план? — сказал, наконец, Барбикен. — Вы все же придумали какие-нибудь средства?