Из пушки на Луну

Уже больше месяца, как в городе нехватало квартир для размещения ежедневно прибывавших приезжих. Большая часть их принуждена была разместиться в походные палатках или в наскоро устроенных жилищах вокруг Стонзхилла. Эти временные постройки положили начало городу, который впоследствии получил название Арданс-Таун. Степь была усеяна хижинами, бараками, навесами и всевозможными палатками, и в этих временных жилищах обитало население, численности которого могли бы позавидовать многие из наиболее крупных городов Европы.

Все народы Земли, казалось, имели тут своих представителей. Слышался говор на всевозможных языках. Здесь смешались все классы американского общества. Банкиры, земледельцы, моряки, маклеры, коммивояжеры, фабриканты, крупные хлопковые плантаторы, мастеровые, торговцы, судовладельцы жили вместе, ходили бок о бок, толкали друг друга с полной свободой, с откровенной бесцеремонностью и тут же знакомились. Креолы из Луизианы братались с фермерами из Индианы; джентльмены из Тенесси и Кентукки, изящные и надменные у себя виргинцы запросто переговаривались с полуцивилизованными звероловами области Великих Озер и скотопромышленниками из Цинциннати.

Особенно выделялись креолы и южане испанского происхождения. В белых широкополых касторовых шляпах или в классических «панамах», в изящных парусиновых блузах, в светложелтых, кричащих цветов ботинках, с самыми вычурными батистовыми манишками, — эти щеголи показывали на своей груди, на галстуках, манжетах, десяти пальцах, даже в ушах целую выставку золота и брильянтов — колец, запонок, цепочек и брелоков, весьма высокой ценности и еще более высокого безвкусия. Их жены, дети и многочисленные слуги — в не менее пышных и таких же безвкусных костюмах и украшениях — всюду следовали за отцами, мужьями и хозяевами, которые походили на родоначальников первобытного племени, окруженных своими многочисленными родичами.

Особенно любопытно было смотреть на этих пришельцев в обеденные часы, когда они набрасывались на любимые «южные» блюда с аппетитом, угрожавшим пищевым запасам Флориды. Правда, не многие европейцы соблазнились бы их «классическими блюдами», вроде соуса из лягушек, тушеной обезьяны, жареных двуутробок, енота «кровавого» «по-английски» или поджаренных биточков из койпуса (порода бобра).

Зато какие только напитки ни подавались к этим трудно переваримым блюдам! А сколько их поглощалось! В ресторанах, барах и всяких кухмистерских на полках и столах красовались плотные ряды стаканов, кружек, графинов и кувшинов самых разнообразных размеров и вычурных форм, перемешиваясь со ступками для толчения сахара и пучками соломинок, через которые «тянулись» напитки в глотки бесчисленных потребителей. У обеденных столов был невообразимый шум и гам от беспрестанных предложений и криков продавцов напитков.

— Мятное прохладительное! Кому мятной прохлады? — кричал один оглушительно-звонким голосом.

— Сангари на бордосском вине! — пищал в то же время подросток.

— Джин-слинг, джин-слинг! — ревел третий,

— Бренди — смеш, бренди-смеш! — твердил все время четвертый, не пропуская ни одного стола.

— Кому угодно настоящего мятного прохладительного по последней моде? — И ловкий торговец «последней модой» тут же на глазах у всех, с быстротой искусного фокусника, кидал в ряд стаканов куски сахара, лимона, свежего ананаса, толченого льда, лил туда настойку зеленой мяты, коньяк и воду, приготовляя вкусное и в самом деле прохладительное питье.

В обыкновенные дни эти перекрещивающиеся и возбуждающие крики, обращенные к разгоряченным пряностями желудкам и глоткам, имели громадный успех: напитки поглощались в неимоверных количествах под нескончаемый концерт всевозможных восклицаний и выкриков.

Но в день 1 декабря этих выкриков почти не было слышно. Продавцы напитков напрасно охрипли бы, предлагая свой товар, — все ели плохо и мало, еще меньше пили; многие позабыли почти до самого вечера о своем обычном «ленче» (завтраке). Волнение и любопытство одержали верх даже над врожденною страстью к картам и другим играм. Кегли лежали на земле; игральные кости в своих стаканчиках, колоды карт, на которые был всегда сильнейший спрос для игры в вист, «двадцать одно», «монтэ» и «фаро», даже не распечатывались. Всякому было понятно, что в этот знаменательный день — не до игры и развлечений: думы о предстоящем выстреле совершенно отвлекали от будничных интересов.

Весь день, до самого вечера, в толпе бродило и напряженно нарастало глухое волнение, какое всегда бывает в ожидании наступающего крупного события. Всех томило тяжкое чувство, болезненно сжимавшее сердце. Всякий страстно хотел, только о том и думал, чтобы «все это» скорее кончилось…