Из рассказов о Крымской войне

Генералъ-губернаторъ взялъ деньги и — ахнулъ!… Онъ, зная справочныя цны, никакъ не думалъ, чтобы такъ дешево можно было довезти больныхъ до Харькова.

— Только пожалуйста, ваше превосходительство, квитанцію прикажите поскорй видать, а то мой-то пожалуй и безъ меня душу Богу отдастъ: при смерти лежитъ.

— Хорошо ли ты людей довольствовала?

— Кажись, всмъ довольствовала, ваше превосходительство: ни одинъ солдатикъ во всю дорогу не печаловался.

— А въ книжк у тебя расписывались?

— Какія тамъ книжки!.. я не грамотная!..

— Хорошо, ступай!..

— А какъ-же квитанція?..

— Приди посл.

— Да когда же?

— Хоть часа черезъ три.

— Такъ я стану собираться назадъ, ваше превосходительство: мой-то при смерти лежитъ!…

— Хорошо, хорошо, ступай!..

Послали спросить солдатъ: довольны ли они распоряженіями этой двушки во время пути?

— Матери родной не надо! отвчали т:- во всю дорогу сама за всми присматривала, сама за всми ухаживала!..

— Нтъ ли отъ кого на нее жалобы?

— Какая жалоба?!.. Матери родной, и той бы такъ всмъ не угодить!. Ундерамъ всмъ руки прижала.

— Какъ ундерамъ?

— А такъ: какой ундеръ не по ней:- «я тебя арестую, говоритъ, ты у меня не балуй!»… Вотъ вс ее и слушали, оттого и порядки были…

Пришла эта двушка въ генералъ-губернатору; тотъ далъ ей, какъ слухи носились, двадцать пять рублей серебромъ за ея заслуги и отпустилъ.

Славная была, должно быть, двушка!

Передамъ я вамъ еще слдующій разсказъ ратника.

Живши въ Харьков, трудно было не видать раненыхъ, а ежели кто хотлъ поговорить съ ними, то такихъ вещей наслышался бы, что долго и не позабылъ бы…

Я любилъ съ ними разговаривать, и меня всегда поражало добродушіе солдатъ, а въ особенности ратниковъ. Какъ теперь вижу одного обоянскаго ратника, лежавшаго за ранами въ харьковскомъ временномъ госпитал.

— Гджь тебя угораздило? спросилъ я у него.

— Знамое дло, подъ самимъ Севастополемъ былъ: подъ Севастополемъ и хватило.

— Да ты что длалъ въ Севастопол?

— Палилъ.

— Какъ палилъ?

— Изъ пушекъ палилъ!

— Ты вдь не умешь палить?

— Насъ, братецъ ты мой, учили палить изъ пушекъ, отвчалъ ратникъ, строго посмотрвъ на меня.

— Учили?

— Цлыхъ, братецъ ты мой, три дня учили палить! Палить изъ пушекъ, не учимшись, совсмъ нельзя.

— И въ три для ты выучился?

— Какъ есть выучился!…

— И стрлялъ?

— Мало того — палилъ: на караул стоялъ, всю, значитъ, службу справлялъ.

— Какъ такъ?

— А вотъ, примрно, поставятъ тебя караулить бомбу, ядро… Ты, какъ завидишь эту бомбу, и должонъ кричать: бомба!..

— Да какъ же ее ты завидишь?

— Это все видно!.. Вотъ летитъ, ты и кричишь: бомба! а то: ядро!

— Какъ же тебя угораздило? повторялъ я свой вопросъ, желая узнать, при какихъ обстоятельствахъ былъ раненъ этотъ знатокъ артиллерійскаго дла.

— Да какъ хватило бомбой въ землю, въ стну, то есть: стнку-ту обвалило, меня до половины той землей да камнями и засыпало! Спасибо еще добрымъ людямъ, скоро отрыли, а то бы пришлось и совсмъ пропадать!..

Меня всегда поражало благодушіе раненыхъ разсказчиковъ объ ихъ подвигахъ, равнодушіе или, лучше сказать, крайнее отсутствіе самохвальства въ разсказахъ людей, бывшихъ въ страшныхъ опасностяхъ. Ежели они не знали пунктиковъ, въ настоящее время уничтоженныхъ, ежели они не умли отвчать начальству, какъ требовалось, за то никто не умлъ такъ умирать, какъ умиралъ русскій солдатъ или ратникъ.

Я вамъ разскажу нсколько случаевъ изъ временъ севастопольской бойни 1854-55 года.

Собрались ратники; ихъ пріхалъ смотрть начальникъ.

— За что идешь драться со врагами? спрашивалъ начальникъ одного ратника.

— За вру, царя и отечество! бойко отвчалъ ратникъ, наученный этому отвту своимъ начальствомъ.

— А ты? спрашивалъ онъ другаго ратника.

— За вру, царя и отечество!

— А ты? спросилъ онъ третьяго.

Ратникъ сконфузился и молчалъ.

— Говори же, за что? спрашивалъ начальникъ.

— Да такъ, за бездлицу…

— Какъ за бездлицу? спросилъ озадаченный начальникъ.

— Да такъ, за бездлицу: дв мрки конопель укралъ…

— Что?!

— Укралъ дв мрки конопель, баринъ въ ратники и отдалъ.

И вотъ этотъ-то человкъ, такъ глупо отвчавшій, разсказывалъ мн про свои подвиги, которые онъ и подвигами не признавалъ. Разсказывая про свои подвиги, онъ такъ же подсмивался надъ собой, какъ и при разсказ объ этомъ отвт.

— Бывалъ ты въ сраженіяхъ? спросили этого ратника, когда ни уже съ нимъ вдвоемъ посмялись надъ его отвтомъ.

— Какъ же, бывалъ, отвчалъ тотъ, какъ-то лукаво посмиваясь.

— Гд? въ какомъ сраженіи?

— Да все тамъ же, подъ Севастополемъ!

— Въ какомъ же сраженіи?

— Подъ самымъ Севастополемъ.

— Чья-жь взяла?

— Чья? — Знамо дло: ихъ!..

— Отчего же непремнно: ихъ? допытывался я, напередъ предугадывая его отвтъ.

— Знамо отчего!

— Да отчего?

— Измна!.. Вотъ отъ чего!

— Какая же измна?..

— Ну самъ, разсуди, заговорилъ мой ратникъ:- какъ не измна? Собрали всю силу, сколько не было подъ Севастополемъ нашей силы, всю собрали, собрали и пустили на него. Хорошо!.. Бросились ни на него, взяли одинъ порядокъ, взяли другой; какъ взяли другой, кинулись на третій; а взяли бы третій — лоскъ ему-бъ, совсмъ лоскъ, какъ есть!… А тутъ: Труту-ту! Тру-ту-ту!..

— Это что?