Из Рима в Иерусалим. Сочинения графа Николая Адлерберга

Итак, мы плыли к Бейруту. Ненадолго однако же ветер одолжил нам свои крылья; стихая мало-помалу, он к вечеру совсем упал, и паруса повисли в совершенном бездействии. Мы пробыли восемь суток на фрегате в обществе Решида-Паши и в тяжких оковах его угощений. Он потчевал нас два раза в день: обедом и ужином, состоявшими из какой-то неудобопроглатываемой похлебки, за которой следовали растерзанные куски несвежей разварной говядины серо-лилового цвета, потом долма – турецкое блюдо, состоящее из сарачинского пшена, завернутого комками в виноградных листьях, вареный рис, в огромном глубоком сосуде, заключал собой этот ряд анти-гастрономических угощений. Все кушанья приготовлялись на испорченном бараньем сале, и легко себе вообразить запах и вкус таких обедов и ужинов! Кислое вино чернильного свойства служило нам питьем; паша пил только воду, мы же принуждены были пить эти чернила из предосторожности, по совету медиков: в этом знойном климате должно согревать желудок вином, ибо туземная вода для европейцев вообще весьма вредна. Появление вареного риса было для нас торжественным событием, ибо это блюдо служит на востоке исключительно у всех жителей, знатных и простых, последним кушаньем; следовательно, мы видели в нем утешительный сигнал окончания обеда. Хотя мы взяли с собой из Александрии несколько съестных припасов, но паша объявил нам, что сочтет для себя явной обидой, если мы не будем разделять его пищи; за столом он сердился не на шутку, когда мы отказывались от какого-либо кушанья. Через день, в виде лакомства, на стол ставили блюдечко, на котором, в испорченном горьком оливковом масле, плавали ломтики огурцов. Паша собственноручно, без вилки, таскал ломтики из блюдечка и пальцами же передавал их нам. Зато после обеда угощение паши принимало другой вид: два невольника вносили дымящиеся наргиле и богатые трубки, превосходно набитые благовонным табаком Стамбула; вслед за тем подносили отличный арабский кофе. Эти два предмета надобно попробовать на востоке, чтобы иметь о них понятие: набить трубку табаком, кажется, вещь препустая и пренатуральная; у нас же, где так много курят, нельзя добиться порядочно набитой трубки, т. е. роскошно набитой, одним словом, набитой и запаленной по-турецки. На востоке трубка – необходимая принадлежность и неизбежная роскошь каждого от мала до велика, от бедного до богатого. Турки и арабы не читают и не пишут; их жизнь, их занятия – трубка и кофе, а потому достаточный человек содержит одного или нескольких слуг исключительно для ухаживания за трубками; эти люди (чубукчи) безотлучно следуют за своим господином, имея при себе все инструменты для беспрестанного очищения трубок и содержания их в неизменном виде и порядке. Бедные люди, не имеющие рабов, сами занимаются чистотой и щегольством своих трубок, как сокровища; после каждого раза, что трубка была в употреблении, ее вычищают, промывают чубук и набивают с какой-то неуловимой ухваткой. Табак всегда, как бы нарядной бахрамой, переваливается через стенку трубки и, распаленный одинаково по всей поверхности душистым трутом, пропускает сквозь чистый ствол чубука белую струю благовонного дыма. Кофе приготовляется также не по-нашему: во-первых, когда его жгут, обращают тщательное внимание на степень потребного для того жара, чтобы зерно достигало лишь коричневого, а не черного цвета и чтобы со всех сторон поверхность зерен была одинаково подожжена. Истолченный кофе кладут в довольно значительном количестве в кофейник, который доливают водой и ставят на горячие уголья; невольники во все это время раздувают уголь махами или ртом; когда вода достаточно вскипятится, то выбрасывают гущу, а вместо нее кладут новую пропорцию кофе; таким образом, кофе варится в кофе; потом наливают его в маленькие чашечки и разносят совершенно горячий, обыкновенно без сахара. Сначала он кажется весьма крепким, горьким и неприятным, но постепенно привыкаешь к нему и находишь в нем приятное возмездие за дурную пищу. Кроме того, нет сомнения, что употребление кофе без сливок и сахара несравненно здоровее для пищеварения.

Паша занимал главную капитанскую каюту и, хотя предложил нам расположиться там же, но мы предпочли помещение хотя более простое, но такое, где бы мы могли быть свободнее и располагать своим временем по собственному нашему усмотрению; мы устроили себе две койки из запасных канатов, которыми переплели пространство между пушками; на них положили несколько парусов и таким образом сделали себе постели, хотя не совсем покойные, но, тем не менее, для такого случая весьма удовлетворительные.

Погода стояла бесподобная: яркое африканское солнце огнем горело над зеркальной пеленой вод. Безжизненные паруса висели над фрегатом, который лежал недвижим на недвижимой воде.