Из Рима в Иерусалим. Сочинения графа Николая Адлерберга

Мной овладевало отчаяние, что погода эта может продлиться две-три недели без изменения; турки не знают цены времени: так как они никогда ничем не заняты и проводят всю жизнь в бездействии, то чувство нетерпения им совершенно чуждо. Решид-Паша и его свита, капитан Халиль и его команда – все принимали эту остановку с большим хладнокровием. Паша курил один наргиле за другим; Халиль усаживался на пороге и мыл себе ноги – а фрегат ни с места. Около 3-го часа пополуночи повеял едва заметный ветерок, который как будто только хотел подразнить нас; медленно, чуть слышно потянул он с собой фрегат, но вскоре уснул. Таким образом мы промучились восемь суток, плывя медленно по нескольку часов во время ночи; под утро же ветер стихал, и около полудня наставал штиль опять на 18 бесконечных часов. Паша был большой болтун, иногда разговор его был занимателен, но нередко болтовня его надоедала. Довольно интересны рассказы его о всех тайных оттенках образа правления в Турции и в странах, подчиненных ей в Азии и Африке. Решид-Паша, как я уже упомянул, был генерал-губернатором Иерусалима, и потому сообщил нам много полезных и достоверных о Палестине сведений – натурально, не в религиозном смысле. Однажды он было затеял толковать о святынях Иерусалимских и разбирать их значение по своим мухаммеданским понятиям, но я скоро положил конец этому неуместному разговору, которого паша более уже никогда и не пробовал возобновлять. Меня поразили отношения паши к его приближенным и адъютантам – между ними был полковник турецкой службы, которого родная сестра была женой Решида-Паши; несмотря на это близкое родство, не только паша никогда не говорил с ним вне службы, но даже не позволял ему с собой обедать и входить в свою каюту. Однажды я решился спросить у паши, за что он держит своего зятя в таком черном теле. Он, казалось, удивился моему вопросу и отвечал, что, напротив, он очень отличает его и любит, и что любил бы еще более, если бы не знал за ним большого порока – неделикатности.

– Вообразите себе, – говорил паша, – зная, что, по нашим обычаям, паша не может отказать своим приближенным курить и пить кофе на его счет, мой зять так неделикатен, что выпивает 80 чашек кофе и выкуривает 120 трубок в сутки!

Это действительно гигантская пропорция; впрочем, надобно заметить, что 10 турецких чашек равняются одной европейской чашке большого размера и что истинный охотник табаку никогда не выкурит всей трубки по-европейски, а лишь вытянет две или три первые струи дыма, имеющие самый тонкий, самый лучший вкус и запах; туземцы называют это каймак (сливки), что по-французски можно было бы выразить так: «la crème de la fumée».

– Впрочем, – говорил паша, – зять мой был прежде моим рабом.

– Почему же, – спросил я, – вы вступили в такое близкое родство с вашим невольником?

Решид-Паша, посмотрев на меня с удивлением, сказал:

– Да ведь и я такой же невольник. Я родился на Кавказе, вывезен оттуда в детстве и продан в рабство одному из знатнейших вельмож наших, Юсуфу-Паше.

Однажды, после обеда, товарищ мой в разностороннем разговоре спросил у Решида-Паши: где живет его супруга. Паша сначала вспыхнул, потом побледнел и наконец сквозь зубы злобно отвечал:

– Какое вам до этого дело? Вы не должны этого знать.

– Мне совершенно все равно, – возразил Ч…, – и если вы не хотите мне на это отвечать, то и не нужно.

Этот хладнокровный ответ успокоил пашу и, смягчившись, он произнес:

– Я вам хочу дать полезный совет на будущее время: знайте, милостивый государь, что нашего брата ничем нельзя более обидеть и рассердить, как вопросами о наших женах. Мы, сударь, женимся для себя, а не для других, и потому никому в мире нет дела до моей жены. Я на вас не сержусь; я знаю, что вы не считали своего вопроса для меня обидным; я помню, как в Париже французы друг у друга осведомляются о здоровье жен и с улыбкой отвечают и благодарят; а по-нашему ответ на такой неприличный вопрос – лезвие кинжала.

9/21 числа, в полдень, мы были на высоте Кармельского Монастыря (Mont Carmel). Расположенный на высокой горе, Монастырь св. Илии выстроен в память пророка, обитавшего на ней долгое время; по сие время еще осталась невредима та пещера, где пророк Илия скрывался от преследований. Предания говорят, что по молитве Бог ниспослал ей благотворительный дождь, воскресивший природу во всех окрестностях, погибавших от трехлетней засухи.

Неподалеку от пещеры св. Илии – часовня Пресвятой Богородицы, которую считают самой первой церковью, посвященной Богоматери.

В окрестности этой часовни находится так называемый Дынный Сад. Это обширное поле, усеянное множеством камней, имеющих необыкновенное сходство с дынным плодом до такой степени, что многие принимают эти камни за окаменелые дыни.