Из Ро́ссии с любовью

Для розжига нужно что-то легковоспламеняющееся. Береста там или бумага. Не надеясь найти бересту, я пошарила взглядом по комнате и похлопала себя по юбке. Вдруг какой-никакой обрывок бумаги в кармане затерялся.

Затерялся…

Помятое, с раскрошившимся сургучом на месте печати, письмо, что передал мне вчера месье Моро. Вчера? Словно сто лет прошло.

Забыв обо всем, разворачиваю лист.

«Милостивая государыня Мария Павловна! Дорогая Машенька, если мне позволено будет так Вас назвать. Пишу в надежде, что Вы, мой друг, ещё помните своего случайного знакомого.

Питаю надежду, что Вы успешно добрались и хорошо устроились. Не нужна ли какая помощь с моей стороны? Если какая нужда во мне будет, прошу Вас, обращайтесь без стеснения.

С того момента, как Вы уехали, не могу перестать думать о Вас, душа моя. Простите мне эти слова, но сдержаться, дабы не сказать их Вам, я не в силах.

Буду счастлив, если найдёте время и напишете в ответ хотя бы пару строк.

Всецело ваш, Иван Андреевич Ружинский».

Какой же ты гад, Эймери!!!

Глава 16. О трудностях бытия

«Простой, как обух по голове, шантаж всегда эффективнее любой сраной дипломатии». Дина Рубина

Вот и я предпочитаю более эффективные методы.

Чтобы не выкрикнуть эти слова вслух, я до боли сжала кулаки, нечаянно скомкав и без того измятое письмо, сцепила зубы и, не в силах больше сдерживаться, выскочила из дома. На пороге едва не снесла Гильома, вернувшегося с выпаса.

— Присмотри за девочками. Я скоро, — выдохнула на бегу, пряча мокрое от слёз лицо, и сбежала во двор.

Покрутила головой. Куда? В какую щель забиться, чтобы хотя бы десять минут побыть одной? Повернула за птичник и попала на заброшенный огород. Там, свалившись на необихоженную грядку, уткнулась в сгиб руки и от души разрыдалась.

Ну почему у меня всё не так? За какие грехи мне судьба такая выпала? Что в той жизни, что в этой. Встретила хорошего человека, могла бы у нас с Иваном любовь случиться, так нет же… Сослали в дальнюю деревню, не оставив следов и свидетелей.

А то, что бабушка предупреждала насчёт шпионов… Так сама маму родила от такого… со взглядом непростым. Почему же ей было можно в тайных агентов влюбляться, а мне нельзя? У каждого свои ошибки, и, может, Ванечка не такой, как её Сан Са-а-а-аны-ы-ыч…

— Мария, да что ж вы так убиваетесь? — прошелестел рядом Эймери.

— Угу… так не убьешься, знаю, — ответила надоедливому духу известной фразой из анекдота и шмыгнула носом. Реветь в чьём-то присутствии, пусть даже и призрака, не хотелось. Гордость не позволяла. Вытерла лицо фартуком, в него же, наплевав на приличия, громко высморкалась.

— Вы страдаете так, будто я оставил вас с детьми в бесплодной пустыне без воды и еды, — продолжал недоумевать дух. — Вы присмотритесь к дому хорошенько, всё есть. Продуктов запас, одежда и ткани разные в сундуках. По мелочам всякого разного. Не пропадёте.

— Вы оставили меня без шанса стать счастливой с человеком, который мне очень симпатичен! — я ткнула развёрнутый помятый, со слегка размытыми от моих слёз словами лист рядом с тем местом, где предполагалось лицо хранителя.

— Мария, тут мало что прочитать возможно — измято, растеклось многое. Ещё и язык незнаком мне. Но если молодой человек к вам неравнодушен, подождёт год-другой. Какие затруднения? Заодно убедитесь в серьёзности намерений месье, — ворчливо, как реальный старик, убеждал меня в правильности своего поступка Эймери.

— Он не знает, где я! Вы понимаете это? Если Иван Андреевич начнёт меня искать, то в замок, по вашей версии, я не приезжала… Он может счесть меня обманщицей. Забрала деньги месье Дюбуа и исчезла. Вы бы в своё время стали такую девушку два года искать и ждать? — шипела я на привидение.

— Хм… разве только затем, чтобы повесить, — задумчиво пробормотал дух. А потом спросил: — И что вы предлагаете?

— Напишу ему письмо, а вы передадите…

— Я не почтовый голубь! — взвился вдруг Эймери.

Вдохнув, я едва смогла выдохнуть. Этот гадкий старик будет портить мне жизнь, устанавливая свои правила, а я должна соглашаться? Хорошо, давай «пободаемся». Я отлично усвоила бабушкины уроки манипуляции и шантажа. Не пользовалась ими, но, видно, время пришло. Что для хранителя самое ценное? Наследник. Ведь он меня не столько в наказание сюда сослал, сколько для жизнеобеспечения графских отпрысков. Ну-ну…

— Нет? Ладно, пусть будет «нет»… Пойду почитаю детям книжку, — я поднялась с земли, охлопала юбку от прилипшего мусора, сняла грязный фартук и ещё раз высморкалась.

— Мария… Вы что-то задумали? Признайтесь, Мария, — вдруг насторожился хранитель.