Из России в Китай. Путь длиною в сто лет

Интересно, что тексты всех диктантов брались из произведений Тургенева, вероятно, из-за сложности синтаксиса и каверзности пунктуации. И мы очень страдали из-за авторских знаков препинания: точек с запятой, тире и прочих. Поди догадайся, что и где поставил писатель! Мы считали, что учителя нам расставляли ловушку, и негодовали.

Некоторые учителя в наших глазах выглядели старорежимными. (Не прошло еще и десяти лет после Октябрьской революции.) Была у нас учительница немецкого языка с прекрасным произношением – это был ее родной язык. За малый рост мы ее прозвали Кнопкой. Ходила она с гордо поднятой головой, что при ее росточке выглядело немного смешно. Сухая и чопорная, со старомодным пенсне в золотой оправе на носу, она, по нашему мнению, являла собой образчик гимназической классной дамы, то есть сущий обломок прошлого. За строгость ее побаивались. Хотя ко мне она относилась весьма благосклонно (может, чувствовала девочку из своей среды?). Хвалила за ответы и как-то даже задала удививший меня вопрос: «У вас в семье говорят по-немецки?» На что я, естественно, ответила отрицательно. Просто немецкий сам собой давался мне без труда!

Памятна еще одна колоритная фигура – учитель физики, толстомордый, бритоголовый. Широкий поясной ремень с огромной пряжкой с трудом охватывал его выпиравший живот. Нередко он являлся на уроки крепко под мухой. Развалившись на стуле, вызывал кого-нибудь из мальчишек и заставлял стягивать с себя сапоги. В классе возникало напряженное молчание. Все знали, что за этим последует: голова нашего ментора упадет на грудь, и раздастся мерный храп. Под этот храп в классе воцаряется мертвая тишина – никто ее не нарушает, все тихо занимаются своими делами. Лафа, да и только, как говорили мы тогда! Но бывало и так, что над нашими головами разражалась гроза, потому что наставник наш неожиданно просыпался и начинал метать громы и молнии. Все тогда сидели ни живы ни мертвы с одной только мыслью: «Лишь бы не вызвал. Чур, только не меня!»

Помню еще одного учителя, преподававшего естествознание. У него была привычка, объясняя урок, стоять за стулом и опираться на его спинку, а при этом еще взад-вперед методично возить ногой по полу. За это насмешники, которые всегда находятся в любом классе, дали ему прозвище Полотер.

Был у нас предмет, который назывался обществоведение. Этот предмет охватывал русскую историю, но в весьма урезанном, куцем виде. Стержнем его была классовая борьба во всех ее проявлениях: народных бунтах, восстаниях, рабочих забастовках и революциях. Преподавала этот предмет некая Клавдия Ивановна, пухленькая, видимо, еще не старая женщина. Что нас, учеников, удивляло в ней, так это нательный православный крестик на золотой цепочке, который она носила. Мы недоумевали: верующая, а преподает такой революционный предмет. Как видите, в нас уже формировались юные революционеры.

Отложилось в памяти событие, характерное для тех лет, – событие, которое самостийно развернулось по всей школе. К нам прислали нового заведующего, начавшего вводить драконовские меры во всем, и это пришлось не по душе ребячьей вольнице. Школа взбунтовалась. Все стены в коридорах, на лестницах были испещрены надписями углем: «Долой Динамита!». Таким было прозвище директора (настоящей фамилии не помню). Дело приняло серьезный оборот – собирались стихийно митинги, подавались куда-то наверх петиции, и все это возымело действие: Динамита отстранили от заведования. Демократия в те времена еще существовала. С годами ее стали урезать, а потом и вовсе зажали рты – и не только школьникам.

Не могу не вспомнить еще и такое: в одном из классов у нас был «красный уголок», где висел портрет симпатичного кудрявого мальчика. Проходя мимо, каждый из нас салютовал ему. Мы знали, что это В. И. Ленин – признанный вождь мирового пролетариата. Образ этот с малых лет запечатлевался в сердцах многих из нас. Можно ли такое вытравить? Да и нужно ли это делать? Все, что внушается с детства, незабываемо. Когда я вместе со всем залом поднималась при звуках «Интернационала» (который, кстати, до 1943 года был гимном СССР) и, стоя, пела: «Вставай, проклятьем заклейменный…», у меня в душе вспыхивало такое чувство торжества победы над темным миром прошлого, что на глазах от восторженного умиления навертывались слезы. Я знала, что впереди у нас светлое будущее – коммунизм. Это значит – все будет хорошо: захочется, например, свежего яблочка или порцию мороженого – никаких проблем.

В январе 1924 года я вдруг услышала, что Ленин умер. Семь дней шло прощание. Перед Колонным залом вились огромные очереди, горели костры, возле которых грелись замерзшие люди. В день похорон стоял страшный мороз, каких теперь не бывает, – минус сорок градусов. Я вышла на Ново-Басманную – дальше меня не пустили. Мне врезался в память гул траурных гудков, поднявшийся над Москвой, – плотный-плотный, казалось, разрывавший пелену морозного тумана. Все остановилось: редкие машины, трамваи, извозчики, пешеходы. Мужчины, невзирая на мороз, снимали шапки.