Из серии «Зеркала». Книга 3. И посадил он дерево, или Век Астреи

Сомс подозрительно посмотрел на Джейн, но ее удивление, похоже, было искренним.

— Ну, вы поговорите здесь, а я сейчас, — произнесла она и умчалась на кухню, по пути поправив прическу перед зеркалом.

— А твоя-то… Не узнать, — посмотрел ей вслед Сайман.

— Да. А ты как? Все холостякуешь?

— Да. Но не думай, Донну с сыном я не бросаю. Устроил парня в хорошую компанию, пусть поработает, наберется опыта, а потом, глядишь, выйдет на вольные хлеба.

— Да, они сейчас все об этом мечтают.

Друзья помолчали.

— А у тебя как? Как сердце? Как прошла операция?

— Порядок.

Сомс легонько похлопал себя по груди.

— Осторожность на поворотах и не более. Впрочем, ты знаешь, я всегда был домоседом.

— Это точно. На первый сплав мы с тобой четыре года собирались, помнишь? А потом ничего, втянулся.

— Да, знаешь, я сегодня гулял по нашему новому парку и думал. У меня сейчас много свободного времени, я и подумал: надо нам в этот год тоже собраться, всем, а то скоро разве что вперед ногами…

— Ну, это ты брось, упаднические разговоры. Не люблю, — махнул рукой Сайман. — В наше время столько не живут. Я имею в виду, так рано не умирают. Прогресс-таки.

— Прогресс…

Их глаза встретились на фотографии Лили.

— Так и не нашли? — спросил Саймон.

Сомс покачал головой.

— Дело закрыли. Да и кто искать будет после стольких лет.

— Ты прав. Но иногда закон на нашей стороне.

— Ты все еще помнишь?

— А ты?

Их разговор прервала Джейн. Стремительно войдя в комнату с тарелкой и стопкой в руках, она поставила посуду на стол и, ловко развернувшись, снова полетела на кухню.

— А чем я есть буду? — с шутливым раздражением бросил ей вслед Саймон.

— Сейчас!

На следующий день Сомс пошел к дочери в офис. Он терпеть не мог откладывать дела назавтра. Зная, что сотрудники приходят к десяти, он проснулся раньше и уже закручивал последний шуруп, когда в помещение возмущенно ворвалась дочь.

— Папа, ну что это такое, а? Я же тебе говорила.

— Мне так спокойнее.

— Вечно ты, — проворчала она, но по ее лицу расползалась довольная улыбка.

«Вся в мать», — тепло подумал Сомс. Та тоже любила его подкалывать.

Две недели больничного прошли, как один день. Вернее, они были похожи друг на друга, как близнецы, но тянулись каждый ровно двадцать четыре часа.

Находясь на лечении, Сомс взял себе за привычку рано просыпаться, но вставать не спешил. По утрам он включал новости и слушал, что происходит в мире: о чем говорили, о чем не говорили, на что намекали, что имели в виду. Это была его любимая игра.

Потом следовал легкий завтрак и прогулка по парку до обеда. Первые рабочие дни он скучал по этим часам. Деревья, не заасфальтированные дорожки и, если повезет, аромат утренней зелени, смоченной росой. Перед выходом на работу он взял с себя обещание, что будет ежедневно хотя бы пятнадцать минут гулять в парке, но пока как-то не складывалось. Накопилось много дел, надо было отредактировать отчет, сварганенный за него коллегой по работе, думать, как уместить оборудование в условиях сжатия технических помещений: аренда опять выросла, и владелец их фирмы решил заработать на стороне, предоставив первый этаж под магазины, а заодно сократив несколько техников, с которыми Сомс работал с самого своего начала. Хорошие специалисты. Они, правда, быстро нашли работу, но людей, с которыми можно было бы поговорить по душам в будни, в его жизни стало меньше, а собираться специально — труднее. Время шло своим чередом, предсказуемо.

Как-то после очередного затянувшегося совещания Сомс возвращался домой. Обычно он выходил на остановке, немного не доезжая до своего дома: так было ближе. Но в тот вечер, задумавшись, он пропустил свою очередь, и вышел позднее. Взглянув на небо и убедившись, что до закрытия парка у него остается, по крайней мере, полчаса, он решил пройти приятным маршрутом, заодно сдержать дано нарушенное обещание. Он шел медленно, тщательно задумываясь на каждом пересечении дорожек. Из-за своих маленьких размеров, парк был сделан в виде лабиринта, и эта часть была мало ему знакома. Он редко сворачивал в эту сторону, когда гулял, избегая людских скоплений на скамейках и детских площадках.

— И что же бабочка? — услышал он знакомый голос Джейн. — Поймали?

— Нет. Пока думали, во что ее поместить, она улетела.

— Так вам и надо. Нечего делить шкуру неубитого медведя.

— Скорее гусеницы.

Сомс вздрогнул. Сомнений не было: это был ее смех. Но причиной волнения служил второй голос.

Шагнув с дорожки в какие-то кусты, он, как мальчишка, оттянул в сторону пару веток. Это был Саймон, сомнений не было. Его двадцатилетняя дочь и сорокалетний друг сидели рядышком на скамейке и держались за руки вовсе не как простые знакомые.

«Но каков подлец, — удивительно спокойно подумал про себя Сомс. — И здесь не удержался. Друг называется». Впрочем, у него хватило ума не обнаруживать своего присутствия. В минуты гнева характер Джейн был не подарок, да и его старый друг не отличался большим терпением и чуткостью, поэтому его и бросила Донна. Саймон всегда делал только то, что хотел, очень своеобразно трактуя моральные нормы.