Из Сибири сообщают…

– Пусть он выйдет в коридор, – приказал Кожан Тарусу, даже не взглянув в сторону будущего «инспектирующего».

– Выйди в коридор, – сказал ему начальник отдела, – я тебя потом вызову. – В отличие от вежливого Кожана Аскольд никогда не обращался к подчиненным на «вы».

В коридоре он уселся на «скамью подсудимых», так именовалась длинная деревянная скамейка, когда-то стоявшая в одном из парков Новониколаевска, а теперь попавшая в коридор губугрозыска и установленная перед дверью начальника самого страшного из отделов – отдела по борьбе с бандитизмом.

Ждать пришлось недолго. Красный и злой Аскольд раскрыл дверь и проговорил:

– Заходи.

Кожана в кабинете не было, и он догадался, что тот ушел через конспиративный ход, который использовал Тарус для встречи в кабинете со своими конфидентами.

Длинное ругательство услышал он, когда пересек порог кабинета. Ругательство закончилось вполне цензурным словом «шутник».

– Тебя же проверяют.

– А меня нечего проверять, меня сам Тарус проверял, – бросил он начальнику, – он спичечный коробок сбивал с моей головы.

– Ну, ну, – уже спокойнее произнес Аскольд, польщенный таким сравнением. – Коробок – это не проверка. Я когда-то в пятак попадал, а пятак был наполовину всунут в гребень Изольды, а гребень был в ее волосах… Вот это была проверка на вшивость, вот это было рискованно, а коробок можно сбить с закрытыми глазами с сильного похмелья.

– Так что эти проверки у меня вот где, – сказал он и провел ребром ладони по горлу, – мне их на облавах хватает…

– Смеляк, – покачал головой Тарус, – но не зарывайся. Ты не один… Это я тебя рекомендовал… Это я за тебя поручился, а ты шутить надумал… «Я могу отказаться?» Отказник, мать твою… Да ты должен был сказать: благодарю за оказанное доверие… постараюсь ценой жизни… понял?

– Понял.

– Ну, то-то.

Через три дня его вызвали в ОГПУ.

Это новое название бывшей ЧК было еще непривычным для слуха и не вызывало должного почтения у сотрудников угрозыска.

– О Господи. Помоги. Убежать, – расшифровал его один из подчиненных Таруса, а сам Тарус, не отличавшийся остротой ума, прочитал эту аббревиатуру в обратном порядке:

– Убежишь. Поймают. Голову. Оторвут.

Тарус передал ему пропуск, видимо, выписанный Кожаном, и посоветовал:

– Ты там не выдрыкивайся, больно умным себя не выставляй…

Перед входом в управление ОГПУ он посмотрел в пропуск.

«Обладатель сего, – значилось там, – следует в шестьдесят шестой кабинет».

Шестьдесят шестой был закрыт, и ему ничего не оставалось делать, как усесться на садовую скамейку, что стояла перед дверью этого кабинета. Наличие в ОГПУ такой же скамейки, как и в угро, объяснялось просто. Губернское начальство для того, чтобы эти скамейки не пошли на растопку буржуек, распорядилось забрать их в госучреждения.

«Специально меня выдерживает Кожан, – думал он, сидя на жестких рейках скамейки, – или нет? А может Кожана куда-то вызвало начальство или он уехал на происшествие».

Шел тысяча девятьсот двадцать третий год со дня Рождения Христова, и всякое могло случиться в губернском городе Новониколаевске, волей судьбы стоящем посередине огромного государства – Союза Советских Социалистических Республик.

Кожан появился только после обеда. Он открыл дверь ключом и пригласил гостя в кабинет. Там он уселся за большой стол, взял перо и бумагу:

– Фамилия, имя, отчество? – были его первые слова.

«Етить твою!..» – выругался гость про себя, хотя сам по многу раз в день задавал подобные вопросы.

– Где живут сейчас ваши родители? – был следующий вопрос.

– Не знаю, – ответил он.

Кожан сделал удивленные глаза и отложил в сторону ручку.

– Как не знаете? Вы – сирота?

– Возможно, – ответил он, чувствуя, что Кожан ломает комедию. На самом же деле он уже все разузнал о нем.

– Где ваши родители?

– Не знаю.

Кожан не мигая смотрел ему в глаза, а потом открыл ящик стола, достал оттуда папку.

– Можете посмотреть, – сказал он, – это ваши родители, в настоящее время они находятся в Харбине… Посмотрите, посмотрите, отец-то, ну копия – вы… Как?

– Не знаю…

– Вы что, никогда не видели своих родителей? У вас были родители?

– Наверное, были.

– Так где они сейчас?

– Не знаю.

– Нелогично, – произнес Кожан, – вы – сотрудник уголовного розыска, могли бы придумать что-нибудь правдоподобное…

– Я не хочу ничего придумывать.

– Не хотите, хорошо… Но тогда объясните свое появление в Новониколаевске?

– Мне трудно это сделать.

– Почему?

– Я не помню себя до болезни.

– Как не помните?

– Так… как обычно не помнят… Помню, как лежал в тифозном госпитале, помню, как начал ходить, а то, что было до этого, не помню.

– Как же вас взяли на службу в угрозыск?

– Меня туда взял Тарус.

– За какие заслуги?

– Ему понравилось мое поведение на базаре.

– А что вы делали на базаре?

– Стыдно признаваться, но я пришел туда, чтобы украсть что-нибудь поесть, когда выписался из госпиталя…

– И…

– И попал в перестрелку Таруса и его ребят с преступниками… Тарусу понравилось, что я не убежал, как другие, и подставил ножку одному из его оппонентов.

– Правильно… А зачем вы это сделали?

– Не знаю, это получилось неосознанно, импульсивно…

– А потом?