Из сказок, еще не рассказанных на ночь...

— Совсем тебя, Всеотец, жизнь под мостом очеловечила, пить нужно так — улыбнулся Фрейр и намеренно театральным жестом опустил палец в стакан с напитком. Кристаллизующаяся вода стремительно опала снежинками и закружилась в вихре, повинуясь движению пальца.

— Значит буря в стакане выглядит так? Красиво. — Один слегка выпятил нижнюю губу и хмыкнул. — Всегда думал, что буря в стакане — это семейный скандал. А ты — художник. Твоя инсталляция гораздо живописней.

— Всё в этом мире должно быть прекрасно. Даже повышение спиртозности. — Фрейр вынул палец и снежный вихрь опал. На дне стакана лежала пара прозрачных кусочков льда. — За любовь!

Мужчины выпили. Неспешно закусили строганиной и Фрейр резко поднял голову, прислушиваясь к звуку шагов, коротких перебежек, смешков и невнятных разговоров на крыше.

— Не ревнуешь? — поинтересовался он у Одина.

— Нет. Уже — нет. Всё прошло в один прекрасный момент, пока смотрел, как смешная девочка Агата лечила своей любовью пророка. И за одно — мир от коллапса.

Фрейр удивленно вскинул брови, а забытый бог отмахнулся, как об безделицы и продолжил:

— Стражи расслабились. Пророков такой мощи мир не видел уже веками, и они слегка окошатились, если можно так сказать. Расслабились и пропустили момент произнесения Слова. А ты знаешь, что бывает, если пророков не отвлечь. Вот Сириус девочку и нашёл. Смешная такая, восторженная, пухленькая. Щечки, румянец. Ямочки. Веснушки и глаза, полные доброты. Сказочница. Писала сказки на продажу, тем и жила. А сказочки все сбывались. Люди встречались. Влюблялись. А вот мир становился чуть-чуть лучше. Так просто, походя. И это с её-то крошечным даром. А Фрейя? Богиня любви, не способная видеть любовь к себе, из-за того, что один старый идиот сделал её несчастной. Калекой. Она мне так и сказала: «Ты сделал меня калекой»

— Поэтому ты и явился в казино, и встал на место крупье?

— Я ей должен. — Один пожал плечами. — Я ей должен века, полные любви. А Кай? Пусть побудет счастливым и залечит её раны. Мир станет только лучше. И… Кай, его век не вечен. А наш с ней — да. Она любит меня. Я знаю это. А настоящую любовь время не лечит. Оно тут бессильно. И теперь, когда моё проклятие снято, она увидит и мою любовь к себе. И поймёт, что себя я проклял вместе с ней. Мне же тогда хотелось, чтобы осталась только моя любовь. Но Слово было сказано. «Пока человек не соберёт твоё разбитое сердце из осколков, и ты не увидишь в нём отражение любящего — ты не узнаешь кем любима». Погорячился, да…Бывает.

На крыше взвизгнули, оскальзываясь, а на лице Одина расцвела мальчишеская улыбка. Он вдруг подмигнул другу:

— А не устроить ли нам катание с горки? Веселящимся. — Уточнил Один. Наверху снова взвизгнули и стремительно заскользили вниз под взрывы хохота. — Не волнуйся. «Соломки» я им подстелил. Повторим? Мне тоже «Бурю в стакане».