Из смерти в жизнь… От Кабула до Цхинвала

Попал он первому афганцу из автомата в затылок. Я говорю: «А остальных зачем убивали?» Он отвечает: «Одного убили, зачем уж остальных-то оставлять, свидетелей, вот и положили всех четверых». Второй, Володя, тот всё время удивлялся: «Товарищ капитан, неужели нас собираются за этих пятерых судить?» Я говорю: «Ребята, вы же не в бою людей убили, вы же их грабили». А они меня не понимают, за что их собираются наказать. И рассказывают такую историю: «Во время рейда в Герате в базарный день на центральном рынке началась какая-то стрельба. По нам стреляли или нет, мы не поняли. Командир командует: «Осколочным заряжай! Огонь!». И мы по толпе из пушки осколочным снарядом дали. Сколько там народа полегло, даже не знаем. И слова никто не сказал. А вы тут нас всего за пять человек!» У них это в голове не укладывалось. Им казалось, что судить их не за что.

Я заканчивал следствие уже в Ташкенте, поскольку статья-то у них была расстрельная, и предъявлять расстрельное обвинение надо было обязательно с адвокатом. Помню, ко мне одна из адвокатов пришла, молоденькая девушка. Я ей только обвинение показал — она и заплакала, затрясло её всю. «Я не буду участвовать в этом деле. У меня, говорит, такое афганское дело было уже. Там приговорили к расстрелу. Я не хочу больше». А коллегия адвокатов по нашей заявке её, молодую, и направила. Денег тут получить не с кого. Кроме нервного потрясения очередного, ничего больше не видать. Ещё, помню, под конец к Серёже приехал отец, простой колхозный агроном. Он, пожилой мужчина без одной руки, плакал и всё у меня спрашивал: «Я не пойму, как он стал убийцей?».

Самое жуткое в этой истории то, что до призыва в армию это были абсолютно нормальные ребята. В те годы от армии ещё никто не бегал, и в Афган многие ехали добровольцами, в том числе и солдаты. Я сам долго пытался понять — как это совершенно нормальные восемнадцатилетние деревенские парни стали убийцами. Думаю, что свою роль сыграла неправая война. То, что нас туда местное правительство пригласило, это всё сказки. Формально — да, нас кто-то позвал. Но я знал многих офицеров, которые входили с первыми частями. Они при пересечении границы говорили: «Поехали нашего друга Амина спасать». А по дороге сообщают: оказывается, Амин-то бяка, его уже шлёпнули. Там какой-то Бабрак Кармаль теперь главный. Народ афганский нас не принял. Они готовы были умирать, но стоять на своём. А наши рейды по кишлакам какую роль сыграли? Запись из того же дневника: «Окружили такой-то кишлак. По информации, в нём работала радиостанция душманов. Надо было эту радиостанцию обнаружить. Как её обнаружишь в кишлаке, даже если он не очень большой, это же не грузовик. Окружили. По приказу командира роты собрали всех аксакалов кишлака. Задрали ствол танка, к концу ствола привязали верёвку, на конце сделали петлю. Объявляем: «Если в течение часа рация не будет лежать здесь, начнём вешать». Через час рация лежала».

И ещё на моей памяти довольно известный случай, который был в восьмидесятом или восемьдесят первом году. Тогда приговорили к расстрелу старшего лейтенанта, командира роты десантников. Возвращались после рейда. Из кишлака их обстреляли. Кто-то был ранен, кто-то убит. Так они снесли кишлак, расстреляли весь. Командира роты судили и расстреляли. Причём за этого старшего лейтенанта ходатайствовали знаменитые в то время люди, потому что отец его был известный испытатель парашютов. И приговор всё равно был приведён в исполнение.

Озверелость тогда перехлёстывала через край потому, что шла война не с регулярной армией, а с партизанской. Анархия там выходила далеко за рамки Женевской конвенции. Афганцы-то про эту конвенцию ничего не слышали, да и слова такого вообще не знали. Я считаю, не надо было туда вообще соваться со своими идеями построения социализма. Бред это полный.

Вот тогда, уже в самом начале, появилось выражение «афганский синдром». Это когда у человека в душе неразрешимое противоречие. Он морально надломлен, опустошён. Ко всему ещё, попадая в нормальные условия, он не может вписаться в них, срывается постоянно, прорывается немотивированная агрессивность. Ведь американцы же для своих солдат, прошедших Вьетнам, потом начали реабилитационные центры строить. Они, как практичные люди, уроки извлекают, мы — никогда. Люди — калеки, инвалиды, воевавшие в Афганистане, — у нас брошены. Выживайте как хотите, что с вами будет — никого это не волнует.

Уже в перестроечное время я читал воспоминания американцев, которые воевали во Вьетнаме. Две недели они на передовой, в боях. Потом отводят роту в Сайгон или ещё куда-то. И гуляй, рванина, от рубля и выше — психологическая разгрузка. Им дают возможность выплеснуть то, что накопилось.