Добрый он был очень, относился к нам, молодым офицерам, по-отечески. Как только я начал служить в батальоне, он мне сразу сказал: «Ты только на солдат руку не поднимай!». Потом спрашивает: «А как ты считаешь, можно с солдатами водку пить?». — «Да вы что? Как можно!». — «А у меня такое бывало. В шестидесятых годах служил я на Северном Кавказе. Как-то пришлось форсировать Терек. И танк у нас застрял! Течение быстрое, танк стало илом заносить. Надо было его срочно вытаскивать. А тягача нет, вообще ничего нет. Побежал в ближайший колхоз, оттуда трактор пригнали. Пока вытаскивали, все промокли. А дело было осенью. Второй раз посылаю уже солдата в деревню за самогоном. И все вместе, солдаты и офицеры, выпили. Так что и ты не спеши отвечать: нельзя, и всё тут!».
Уже будучи замполитом, он мне говорит: «Чтобы тебе по службе продвинуться, надо не только уметь людьми командовать и в технике разбираться. Ты должен быть ещё политически подкованным! Будешь секретарём партийной группы». А три коммуниста уже составляли партячейку. Я, молодой коммунист, оказался в роте как раз третьим. Замполит говорит: «Протоколы собраний будешь ты вести». Ведь самым главным в партийной работе было регулярно и правильно писать протоколы. Говорили так: «Было заседание — хорошо. Не было заседания — дважды запиши».
Как-то приезжает комиссия Главпура (Главное политическое управление Министерства обороны. — Ред.) из Москвы. Тогда с партийными делами всё было очень строго. Если ты получал выговор по служебной линии, это ещё полбеды. А вот если ты получал выговор по партийной линии с занесением в учётную карточку, то минимум на несколько лет твоей служебной карьере приходил конец.
Я только-только успел комбинезон снять — он у меня не стирался уже и не промокал, настолько был промасленный. Надел форму повседневную, шинель. Но руки как были в несмываемом мазуте, так и остались. В городке у нас горячей воды не было, так что отмыть руки при всём желании до конца было просто невозможно.
Майор из Главпура был лощёный такой, важный… Забегаю, даю ему протоколы заседаний. «Ну, присаживайтесь, товарищ лейтенант». Сажусь. — «Ну, как вы служите?». Начинаю говорить, а сам краем глаза вижу: майор листает протоколы и смотрит только на даты. Такой-то месяц — было собрание, такой-то — было. И проверяет, что голосовали на собрании все единогласно: или только «за», или только «против» в зависимости от того, какой был вопрос.
Нашу трёхэтажную казарму только построили, запах стройки ещё даже не выветрился. Но строил-то стройбат, да ещё и из панелей! Поэтому температура была примерно одинаковая — что на улице, что внутри. Олег Владимирович говорит майору: «Всё нормально с протоколам?». И тут из-за обшивки стены раздаётся топот, гул и вой продолжительный, как будто табун какой-то бежит! Майор смотрит на нас с негодованием, про протоколы забыл: «Это что такое?!.». Полк у нас был лучшим полком округа, инициатором соцсоревнования в округе. Краснознамённый ордена Суворова, ордена Богдана Хмельницкого Факшано-Гданьский танковый полк. Все проверяющие, которые к нам приезжали, выворачивали нас наизнанку, чтобы подготовить к итоговой проверке. И в таком элитном полку вдруг какой-то непонятный топот!
Я-то знал, что это такое. И Олег Владимирович тоже знал. Дело было в том, что в городке холодно было всем, в том числе и крысам. А было их очень много. Казарма через коммуникации соединялась со столовой. Вот крысы табунами и ходили вдоль коммуникаций туда-сюда.
Олег Владимирович был человеком с юмором. Не моргнув глазом, говорит майору: «Так у нас же всё по команде делается! Время-то, смотрите, — обеденное! Не только солдаты строем с песней в столовую ходят. Это крысы в столовую пошли!». Майор: «Как крысы, какие крысы?!.». Савельев: «Не бойтесь, они у нас дрессированные. На улицу не выбегают, лишние провода не перегрызают. Живут у теплотрассы, им там тепло». Майор не поверил: «Это шутка, что ли?». Савельев: «Нет! Мало того, что крысы у нас строем ходят. Они ещё в саму столовую не заходят, только на задках едят. Пойдёмте, проверим!». Но проверять майор не пошёл…