Из смерти в жизнь… Войны и судьбы

Однажды Евгения Георгиевна пригласила меня к себе домой на обед. Я стал отказываться, чтобы не подвести её. Но она всё продумала: меня поведут в город с сопровождающим медработником якобы на рентген с документами, где указано, что я сыпнотифозный больной из инфекционной больницы. Естественно, с такими документами при встречах с полицаями или немцами было безопасно идти – те шарахались бы от меня, как от зачумлённого.

Дома меня встретила её дочь Зоя. Она завела патефон, где зазвучала знакомая музыка довоенных лет. Мы смотрели фотографии её родных, которые она сделала сама. Мне было очень интересно – до войны я ведь тоже начал заниматься фотографией. Говорили о литературе, об окончании войны, мечтали о встрече в Ленинграде… Мне так хотелось поесть по-домашнему! И стол был накрыт именно так, как до войны: на белой скатерти стоял графинчик с водкой, были закуски, настоящий украинский борщ, на второе – котлеты с макаронами, потом компот. После обеда Евгения Георгиевна ушла в больницу. Через какое-то время за мной пришёл сопровождающий. Я вернулся в палату.

Какую огромную роль сыграл в моей жизни этот день, я понял значительно позже. Именно тогда, за обеденным столом, ко мне вернулась уверенность в своих силах. Появилось желание жить и воскресла вера в слова, сказанные мной в порыве чувств в первый день войны, что я буду в Берлине и буду там именно победителем.

В больнице я продолжал помогать больным. Попутно знакомился с каждым из них: узнавал в каком он звании, где и как попал в плен, какое настроение сейчас, что человек думает о будущем? А люди в нашем отделении были разные. В моей палате лежали трое. Один из них, лейтенант, танкист (звали его Иваном), мечтал, если ему удастся вырваться из плена, стать полицаем. Я его не переубеждал – понимал, что это решение созрело у него давно. На другой койке лежал молоденький солдатик Коля Дмитриев из Днепропетровска. Он поступил недавно и был ещё очень слаб. Его часто навещала бабушка. Он после выздоровления хотел остаться дома. Считал, что скоро немцы победят и война закончится. Мечтал, что бабушка пристроит его на выгодную работу. Я пытался ему объяснить своё понимание жизни, но он всё твердил, как заведённый, что при немцах жить можно. Среди больных, конечно, было много и патриотически настроенных людей. Такие надеялись, что им ещё предоставится возможность сражаться с немцами.

Бежать из больницы было несложно. Пленных в больнице немцы не охраняли, если не считать дядю Васю на проходной. Перепрыгнуть через забор вокруг не составляло вообще никакого труда. Но никто из выздоравливающих больных бежать не решался. При поступлении в больницу каждого военнопленного предупреждали, что если хотя бы один из них сбежит, то все врачи будут расстреляны. Всего в больнице одновременно было около двухсот человек. И ни одного подлеца не нашлось, никто не убежал…

Среди выздоравливающих обращал на себя внимание пожилой человек по фамилии Нагаев. В больнице он выполнял обязанности санитара. Мы знали, что он, будучи в звании полковника, попал в плен в Севастополе. Его обязанностью в больнице было разносить по палатам еду, убирать за тяжелобольными. Он был очень общительным: всегда подробно расспрашивал, кто где воевал, кем был, каким образом попал в плен. (Потом уже я узнал, что он передавал эти сведения Евгении Георгиевне, которая была связана с днепропетровским подпольем…)

В самом начале войны в больнице существовала врачебная комиссия по определению трудоспособности выздоравливающих военнопленных. Возглавляла эту комиссию Евгения Георгиевна Попкова. Хотя работа комиссии проходила в присутствии немецкого врача, у Евгении Георгиевны была возможность некоторых военнопленных выпускать на свободу как полностью нетрудоспособных. Большинство из них пополняли ряды партизан. (Можно представить, как она рисковала жизнью, находясь на виду у всех. После войны в вечерней газете Днепропетровска в статье «Она вернула нам жизнь» было рассказано, что Евгения Георгиевна Попкова помогла выйти на свободу более чем восьмистам военнопленным.) Немцы деятельность комиссии через какое-то время прекратили. Поэтому ко времени, когда я поступил в больницу, этот путь к освобождению был уже закрыт.

Время шло. Я уже чувствовал себя хорошо. Болезнь давно прошла. Оставалось немного набраться сил. Однажды Евгения Георгиевна вызвала меня к себе в кабинет и завела серьёзный разговор. У неё было намерение задержать меня в отделении на максимально возможное время. Помню, я попросил её связать меня с днепропетровским подпольем и обещал, что не подведу. Она мне откровенно сказала: «Миша, я тебе полностью доверяю. Но для такой работы ты ещё очень слаб. Когда придёт время, я сама скажу, что тебе делать». После такого разговора настроение моё, конечно, улучшилось.