Из современной английской новеллы

— Как бы то ни было, ее вдруг привлекло творчество одного русского драматурга, конец прошлого века — что-то построенное на судебной ошибке. Ей предлагали взять Англию, шестнадцатый век, — могла бы, наверно, заработать кучу денег, — но ее влекло к новому, и она не отступилась от этой своей затеи с девятнадцатым веком. Беда в том, что на совете ее на этот год завернули. Когда действуешь по-Нориному, не всегда получается как надо. Не всегда, но достаточно часто. Причем по количеству, конечно, судить нельзя, не в том суть. При правильной точке зрения, если у тебя хоть раз в жизни получилось как надо, этого уже вполне достаточно, а у Норы получалось далеко не раз. Потом стало ясно, что она переутомилась, и я — кутить так кутить — увез ее на Тринидад, а там ее заинтересовали муравьеды. Оказалось, что в местном ботаническом саду живет пара великолепных муравьедов. У Норы есть поразительная черта — ей решительно все интересно.

В оранжерею опять вошла Нора и стала с книгой в руках, прислонясь к персиковому деревцу, редкому, но устойчивому к холодам.

— Что это у тебя за книга? — спросил Пембертон.

Нора, поглощенная чтением, не услышала вопроса.

В этот миг Пембертон явственно ощутил, что сегодня все у него не ладится, все идет не так. Чувство было знакомо ему давно, это знали и Скроупы, хоть никогда о том не заикались, оно подрывало уверенность в себе, и потому он всегда спешил отвязаться от этого чувства. У него начал складываться план действий.

— Ничего кругом не слышит, когда внимание занято другим, — сказал Филип. — За тобой изредка тоже водится такой грех.

На последние слова Пембертон обиделся.

— Я как раз не могу позволить себе отключаться.

— То есть держишь ушки на макушке, — миролюбиво сказал Филип. — Да, с этим у тебя всегда был большой порядок. Тебе ничего, что я тут развожу мазню за разговором?

— На моем языке это не называется мазня. На моем языке это живопись, — напыщенно произнес Пембертон. Боже, как он становился себе противен, когда ему изменяло чувство меры!

Филипу сделалось неловко за приятеля, а тот между тем веско продолжал:

— Вот мы говорили о Греции — ну а Англия? Как насчет нее?

— Понятия не имею.

— То есть как это понятия не имеешь?

— А у меня вообще, надо сказать, собственное мнение о чем бы то ни было складывается не чаще, чем раз — самое большее два раза — в году.

— Позволь, а участие в Общем рынке? Англию, несомненно, ждут перемены.

Филип сел, пропуская сквозь дырку в палитре то один, то другой палец.

— Дело в том, что английская цивилизация реально существует. А потому крайне доступна поползновениям предприимчивых людей. А сейчас, может быть, прокатимся на машине?

Машина Филипа — старенький открытый "пежо". Одно из любимых занятий ее владельца — читать от корки до корки парламентские акты, в частности Акт о правилах дорожного движения, который уже не одно десятилетие остается в силе, хотя составлен, на его взгляд, не лучшим образом. Особенно в той части, где речь идет о светофорах. Текст его, по мнению Филипа, никак не распространяется на светофоры-автоматы. Как человек принципиальный и в большом и в малом, он издавна поставил себе за правило считаться только с указаниями регулировщиков. При виде обычного электрического светофора он с должной предусмотрительностью оглядывается по сторонам, а затем едет на красный свет. Не было случая, чтобы у него отобрали права или он стал причиной аварии; машину не раз останавливали полицейские, но церемонная учтивость и дословный пересказ злополучного Акта неизменно помогали водителю отделываться предупреждением.

В этот вечер Филип повез их из Баттерси в Хемпстед, указывая по дороге места, где они когда-то развлекались втроем, а заодно проверяя, как работает коробка передач, которую он своими руками сменил за субботу и воскресенье.

— Лихо идет, — заметил он.

На заднем сиденье аккуратными стопками лежали горы брошюр, издаваемых радикалами, сборники официальных документов — "Белые книги". Впереди, где сидел Пембертон, было просторно, но, когда он оглянулся и увидел, как Нора, зажатая со всех сторон, погрузилась в чтение какого-то журнала, у него появилось желание поменяться с ней местами.

— Норе там тесновато. Дайте я пересяду, — сказал он.

— Она любит сидеть сзади, — сказал Филип, на всякий случай взглянув через плечо на жену. — При этих жутких натриевых лампах вполне можно читать.

Да, но так она не слушает меня, думал Пембертон, отступая от несокрушимой стены их спокойствия.

Проехав перекресток с полным вниманием к дорожной обстановке и полным пренебрежением к светофору, они остановились у пивной. Филип сказал, что хотел бы поковыряться минутку с какой-то неисправностью и, взяв гаечный ключ, полез под машину. В пивной Пембертон сообщил Норе, что их общая знакомая Дебора Меткаф переживает трудное время и хорошо бы Норе к ней выбраться как-нибудь вечером.

— А что стряслось?

— Ей просто нужно, чтоб рядом были люди.

Увидев, что в пивную входит Филип, Пембертон обнял Нору за плечи.