Из современной английской новеллы

— Что же, значит, пора начинать. Самую малость. Каплю джина… — Майкл поднялся и стал наливать в стакан, — …а потом очень-очень много тоника и очень-очень много льда. Как раз то, что вам требуется в такую погоду.

Мичико захихикала, покачивая головой, так что ее волосы заплескались из стороны в сторону. Смотреть противно! Тим никогда раньше не видел, чтобы она так хихикала.

— Нет-нет! — Однако, когда ей протянули стакан, взяла его и поднесла к губам. Верхняя губа ее приподнялась. — Хм-м. Вкусно.

— Вот и давайте выпьем — за вашу теперешнюю решимость. — Майкл поднял свой стакан. — За любовь. А когда выпьем за любовь — за свадьбу.

Снова она захихикала, поставив стакан и прикрывая рот вялой рукой. И снова взяла стакан.

— За любовь. За свадьбу, — отозвалась она.

Когда она ушла, слегка нетвердой походкой и разрумянясь с непривычки, Тим гневно подступил к брату:

— Глупость страшная, эти твои советы, скажу я тебе!

— Ничего подобного! Ты до того связан условностями, до того осмотрителен, что просто беда.

— Ничего из этого не выйдет. И не может выйти.

— Да почему, черт возьми, не выйдет? Женщина она вроде бы достаточно разумная. Приноровится к жизни в Англии. А нет, так, возможно, он найдет себе здесь работу.

— Родители отрекутся от нее.

— Вздор! Это они только так говорить будут, что отрекутся. А дойдет до дела, до решающего шага — увидишь.

— Много ли ты знаешь о Японии и японцах.

— На то у меня есть чутье. И догадка. А они, как тебе известно, меня реже подводят, чем тебя.

Тим отошел к окну.

— Несерьезный ты человек, — проворчал он, глядя в залитый лунным светом высохший сад: опять забыл про поливку и шоферу не напомнил. Поникшие пеоны, выжженная трава, пересохший пруд, по дну которого несколько лилий протянули свои мертвые стебли с хрупкими оранжевыми дисками, — вся эта сушь за окном стала как бы неотделимой частью удушливой сухости, таящейся в нем самом.

Потом, в спальне, вглядываясь опять в серебристую глушь сада, он заметил, что с силой стучит кулаком по деревянной ставне, у которой стоит. Мичико с ее сложностями — как он мечтал избавиться от этого, сколько раз, измученный, восклицал Лоре: "Боже, до чего она мне надоела! Всецело поглощена собой — что за убийственное свойство!" Но сейчас, когда Мичико, со всеми ее сложностями, легко и безболезненно взял на себя Майкл, Тима душила иссушающая злость и обида. Продолжая колотить кулаком по доске — удары гулко разносились по деревянному дому, и внизу, лежа нагишом на кровати, где рядом прикорнула собака, их, несомненно, слышал Майкл, — он неожиданно вспомнил про шахматы, те, что в семь лет получил на день рождения от холостяка дядюшки, который мало что смыслил в ребячьих делах и оттого немного робел перед детьми. Отец пробовал научить его играть, и он послушно старался, как мог. Но отсутствие в мальчике как интереса, так и способностей к игре было столь очевидным, что отец вскоре отступился, и шахматы засунули подальше в шкаф, где хранились более увлекательные игры и забавы.

Там-то в конце концов и наткнулся на них старший брат, вытащил их из шкафа и стал учиться играть по самоучителю.

Не успел он это сделать, как младший мгновенно воспылал интересом к игре.

— Это не твои шахматы, а мои! — заверещал он, обнаружив, что произошло. — Дядя Роджер не тебе подарил их, а мне!

— Хорошо, тогда давай мы с тобой сыграем, — последовал ровный ответ.

— Нет! Не хочу я с тобой играть. Дай сюда!

— Ты к ним теперь даже не притрагиваешься.

— Отдай, говорю!

Слово за слово дело дошло до драки, из которой победителем вышел, конечно, Майкл.

Забирая себе то, что не нужно брату, Майкл неизменно добивался того, что ненужное становилось желанным.

Настало воскресенье, и братья отправились на дальнюю прогулку вдоль подножия горы. Тим, в костюме и при галстуке, взял в дорогу путеводитель — на случай, если они захотят осмотреть какой-нибудь храм, из тех, что неожиданно открываются взору в конце аллеи под сводом трепещущей зелени. Майкл был в своих мятых, линялых джинсах, в дешевой клетчатой рубашке с короткими рукавами, купленной с лотка на базаре, и в спортивных тапках.

До прогулки они поспорили, сперва о том, брать ли с собой собаку — Тим говорил, что она постоянно забегает в кусты, откуда ее не дозовешься ни свистом, ни окриком, и на это уходит все время, — а после, когда Тим взял ее на поводок, разгорелся новый спор.

— Не нужна ей эта штука, — сказал Майкл. — Я вчера ходил с ней гулять прямо по городу, и с ней не было никаких хлопот.

— В Японии всех собак водят на привязи. Таков закон.

— Ну и дурацкий закон.

— Уж какой есть. Нравится, нет ли, а надо. Вот отойдем подальше, где нет людей, тогда, конечно, спущу.

Буквально через несколько минут, когда они сошли с дороги и свернули на тропинку, Майкл стянул с себя рубашку и повесил ее на руку.

— Спускай теперь.

— Но здесь еще дома.

Не говоря больше ни слова, Майкл нагнулся и спустил собаку с поводка. Тим промолчал, превозмогая возмущение.