Из стран полярных

Все, кроме главного вожака нашей экспедиции, всегда готового к лютой гибели на пользу науки, очевидно приуныли… Голодная смерть хоть кого обескуражит, а ведь, олени, привезённые нами, были нашим главным plat de r'esistance[1] против полярных холодов, требующих усиленного согревания организма питательной пищей. Ну, потом полегчало… Свыклись! Да и привыкать стали к ещё более питательной, местной пище: моржовому мясу и жиру. Выстроила наша команда из привезённого нами леса домик, на две половины, для нас, т. е. для троих наших профессоров и для меня, и себе самим; деревянные навесы для метеорологических, астрономических и магнитных наблюдений и сарай для уцелевших оленей. И потекли наши однообразные, беспросветные сутки, почти не отделяемые на дню серенькими сумерками… Тоска бывала, порою, страшная!.. Так как из наших трёх пароходов двум предположено было вернуться в сентябре, и только прежде времени восставшие ледяные стены заставили остаться весь экипаж, то всё же надо было соблюдать изнурительную экономию в пище, в топливе, в освещении… Лампы зажигались только для учёных занятий; остальное время мы все пробавлялись Божьим освещением: луною да северными сияниями… И что это были за чудные, несравнимые ни с какими земными огнями, величественные сияния!.. Кольца, стрелы, целые пожары правильно распределённых лучей всех цветов. Особенно великолепны были также лунные ночи в ноябре. Игра света месяца на снегу и ледяных скалах – поразительна!.. Такие бывали волшебные ночи, что глазам не верилось, и жаль бывало порой, что нельзя перенесть этих небесных фейерверков в страны населённые, где было бы кому ими любоваться.

Вот, раз, в такую-то цветную ночь, – а может и день, – ведь, с конца ноября до половины марта рассветов у нас не было совсем, мы и не различали, что день, что ночь… Ну, вот, раз смотрим мы, кто наблюдения делает, кто просто любуется дивным зрелищем, вдруг в переливах ярких лучей, заливавших алым светом снеговые пустыни вырисовывается какое-то тёмное, двигавшееся пятно… Оно росло и, будто, распадалось на части по мере приближения к нам. Что за диво!.. Будто стадо зверей или куча каких-то живых созданий брела по снежной поляне… Но звери здесь, как и всё – белые… Кто же это?.. Люди?!.

Мы не верили глазам!.. Да, кучка людей направлялась к нашему жилищу. Оказалось – более полусотни охотников за моржами, под предводительством Матиласа, хорошо известного в Норвегии ветерана-мореходца. Захватило их льдом, как и нас…

– Как вы узнали, что мы здесь? – изумились мы.

– Нас провёл старик Иоганн, вот этот самый, – указали нам моржеловы на почтенного, беловолосого старца.

Ему бы, по правде, на печке следовало сидеть, да разве лапти плесть, а никак не в полярные моря на промысел ходить… Мы так и сказали, дивясь, к тому же, откуда узнал он о нашем присутствии и нашей зимовке в этом царстве белых медведей?.. На это Матилас и спутники его улыбнулись и убеждённо заявили, что «Иоганн всё знает»; что, видно, мы мало в северных окраинах бывали, когда не слышали о старом Иоганне, и дивимся ещё чему-нибудь, когда старожилы на него указывают…

– Сорок пять лет промышляю я в Ледовитом океане и сколько помню себя, столько знаю и его – и всегда таким же белобородым! – объявил нам вожак моржеловов. – Когда я с отцом, мальчишкой ещё в море хаживал, – прибавил он, – батька мне тоже о Иоганне сказывал. И про своего отца и деда говаривал, что всегда и смолоду другим его не знавали, как таким же белым, как родные наши льды… С дедами нашими бывал он на промыслах всезнайкой, – таким же и доныне все промышленники его знают.

– Так что же ему, двести лет, что ли? – засмеялись мы.

И приступили некоторые наши молодцы из команды к нему с расспросами:

– Дедушка, сколько тебе годков будет?

– А и сам-де, не знаю, молодчики. Живу, – говорит, – пока Бог жить велит. Годов не считаю.

– А откуда ж ты узнал, что у нас здесь зимовка?

– Бог указал, – говорит. – Сам не знаю, откуда узнал я, а знал верно… Вот и привёл. На людях легче им будет.

Им-то легче, но наш набольший крепко затруднился гостями. К весне, того гляди, и нашим людям придётся норвежским мхом питаться, для оленей припасённым; где ж тут ещё столько ртов принимать?. Однако, старый Иоганн, не дожидаясь, чтобы мы свои опасения высказали, попросил только о приюте в сарае на несколько дней…

– Вот, как деньков через десять настанет перемена ветра, льдины-то расступятся. Наши судёнышки не то, что ваши махины: найдут себе щёлки для выхода. К Христову дню – будут иные у своих очагов, на родимых берегах, в Гамерфесте.

– Как так, – иные? – переспросили его.

– Да те, коим Бог присудит.

– А другие-то что же?.. С ними что ж станется?

– А со всеми будет воля Божья! – просто отвечал Иоганн.

А старик Матилас почесал голову и вздохнул при этом:

– Видно, не всем нам родимый порог суждено переступить!