Из страны мертвых. Инженер слишком любил цифры. Дурной глаз

Он вдруг вскочил, сложил вдвое справку и бросил на угол стола.

— Ничего не станут говорить, — продолжил доктор, — потому что я не допущу… Как зовут этого целителя — ну, который творит чудеса?

Мюссень с трогательной неуклюжестью пытался переменить тему.

— Безбожьен, — буркнул Реми.

— Да-а, вы теперь перед ним в неоплатном долгу. А уж господин Вобрэ, конечно, чрезвычайно рад.

— Да из него слова не вытянешь, — с горечью заметил Реми.

Мюссень смутился, потянулся за сахаром и машинально разгрыз кусочек.

— Вы не знаете, — чуть погодя снова заговорил доктор, — оставил ли ваш дядя завещание?

— Не знаю. А что?

— Нужно решать с погребением. Похоронят его, конечно, здесь. У вашего отца есть семейный склеп?

Реми вдруг вспомнил кладбище Пер-Лашез, узкую аллею, надгробие в виде греческого храма и надпись: «Огюст Пьянуа. Он был хорошим супругом и отцом. Вечно скорбим».

— А почему вы улыбаетесь? — спросил Мюссень.

— Кто? Я? Разве я улыбался? Извините… Просто кое-что вспомнил… Э-э, ну да, конечно, склеп есть… здесь. Мне так кажется.

— Наверное, я задал бестактный вопрос?

— Ну что вы! Нисколько. Скорее забавный.

— Забавный? — недоуменно взглянул на юношу Мюссень.

— Нет, я не то хотел сказать. Забавный — в смысле странный… Где, по-вашему, похоронена моя мать?

— Погодите! Что-то я не совсем понимаю…

В этот момент Клементина рывком распахнула окно и высунулась поглядеть:

— Там, внизу, полицейские. Их сразу в холл вести?

— Да! — громко сказал Мюссень. — Я к ним сейчас подойду.

Он повернулся к Реми:

— Я бы на вашем месте, мой друг, пошел отдохнуть, пока господин Вобрэ не приедет. Комиссар полиции будет сейчас составлять протокол, затем труп перенесут наверх, так что ваша помощь не потребуется. И чья бы то ни было еще. Я тут в доме все хорошо знаю и управлюсь сам.

— И все-таки, как по-вашему: могло это быть убийство? — спросил Реми.

— Ни в коем случае.

— А самоубийство?

— Да откуда такие мысли? Успокойтесь. Это тоже исключено. Совершенно исключено.

VI

Этьен Вобрэ приехал в десять; Мюссень, должно быть, встретил его у имения, и сейчас они вместе входили в дом. Доктор, размахивая руками, что-то объяснял отцу, а Адриен ставил машину в гараж. Реми украдкой, сквозь решетчатые ставни, наблюдал за ними: Мюссень — толстенький, лысый, приветливый, деловитый; Вобрэ больше молчит, взгляд быстрый, в уголке рта залегла глубокая складка. Чем ближе подходил отец, тем дальше вдоль стены отступал Реми; ноги у него задрожали, как в день исцеления, когда им овладел ужас при мысли о том, что надо самостоятельно пройти по комнате. Ступая на цыпочках, Реми приблизился к двери и приоткрыл ее. Снизу, из холла, по всему дому раздавались голоса, и глухое эхо приглушенно повторяло каждое слово. Мюссень рассказывал, как упал дядя; слышался стук каблуков доктора о кафельный пол. Отец, наверное, расхаживает, заложив руки за спину, раздосадованный, недовольный столь некрасивой и заурядной кончиной члена семьи Вобрэ. Да еще этот сплющенный кубок — и вовсе неподобающе…

— Он умер сразу, не мучился, — заверил Мюссень.

Но отец, конечно, уже не слушал, что говорил доктор. Он, наверное, поглаживал подбородок, опустив голову, ссутулившись и постукивая носком ботинка об пол. Так он обычно, задумавшись, отключался от разговора, и собеседник вдруг понимал, что перед ним осталась лишь мрачная, безмолвная тень того, кто мыслями уже где-то далеко. А потом отец, спохватившись, бормотал из вежливости: «Да-да, я слушаю», — беспокойно поглядывая на собеседника и слегка кривя рот.

Реми притворил дверь и подошел к кровати, на которой в беспорядке лежала дядина одежда: Реми бросил ее сюда, когда Клементина с Раймондой принялись готовить комнату для покойного. Реми аккуратно сложил вещи на стуле. Голоса раздавались уже ближе: вероятно, отец и доктор поднимаются по лестнице. Реми поискал глазами, куда бы спрятать дядин портфель. Какой пухлый! Долго же в нем придется рыться… На шкаф — вот куда!.. И Реми положил его наверх, прямо на портрет.

Из коридора донесся скрип половиц, затем шаги затихли и стало слышно, как сморкается Клементина. «Надо идти, — мелькнуло в голове у Реми. — Сейчас, сейчас… Уже иду…» Но страх и растерянность оказались сильнее: Реми не двигался с места и весь дрожал. Так и не успел просмотреть бумаги в портфеле — а жаль. Может, теперь смело отстаивал бы свое, если бы нашел доказательства, что отец способен ошибаться, как и все. Да, вот теперь покойный дядя становится уже союзником. И как же он раньше не понимал, что они с дядей заодно… Реми оперся о кресло. Шаги, мелкие, приглушенные каучуковой подошвой, послышались где-то в стороне — и вдруг раздались на лестничной площадке, а затем и у двери. Снаружи повернули ручку.

Этьен Вобрэ всегда входил к сыну без стука.

— Здравствуй, мой мальчик! Доктор Мюссень мне все рассказал… Какое ужасное происшествие! А с тобой все в порядке?