Из света во тьму

Где-то на периферии сознания я поняла, что оживленная беседа, проходящая за стенкой, прервалась, и услышала голос Харакаша, хоть и не могла разобрать, что он говорит, а потом чьи-то теплые руки бережно уложили меня обратно на кровать.

В голове звенело.

Казалось, словно я действительно падала в какое-то ничто, ставшее вдруг океанической бездной. Перед глазами все так же плыло, и сфокусироваться ни на чем не выходило. Я уловила несколько взмахов рукой перед лицом, меня аккуратно потрясли за плечи. Что-то спрашивали, потом кричали – то ли на меня, то ли еще на кого-то.

Через мгновение вдруг стало легче. Цветные пятна обрели четкость, и я увидела, что на краю постели сидит Харакаш, придерживая меня под голову и не давая ее запрокинуть.

Заметив, что мой взор обрел осмысленность, островитянин перевел дух и о чем-то спросил, но в ушах стоял такой гул, что я смогла лишь покачать головой из стороны в сторону и повести ладонью в воздухе, призывая подождать немного. К тому моменту, когда я наконец обрела не только возможность слышать, но и силы говорить, в моей комнате, кроме Харакаша, оказались Альвин и Ханс, которого тот привел.

– В порядке… я… лучше… – не очень внятно попыталась успокоить их я. – Сон, просто… дурной сон. Сон. – Язык слушался плохо, и я злилась на саму себя.

Мастер меча обеспокоенно обернулся на комтура, но тот сверлил его настолько недовольным взглядом, что Харакаш принял, кажется, единственно верное решение в данном случае.

– Я не могу ей помочь. Хочу, но не могу. А ты можешь. Но поможешь ли?

Ханс гневно фыркнул, но бережно просунул ладонь под мою голову, занимая место Харакаша, а островитянин отошел к входу, не сводя с меня взгляда.

Какое-то время в комнате царила тишина, но я уловила знакомое гудение там, за гранью доступного человеческому уху, и поняла, что храмовник что-то делает. Что-то, от чего кошмарный сон будто бы подернулся рябью, а потом и вовсе ушел куда-то в глубины памяти; ко мне медленно возвращались силы, а вот сам Ханс, казалось, потускнел, серея лицом. Не сводя с него взгляда, я заметила, как чуть углубляются морщины в уголках глаз, белок розовеет от появившейся капиллярной сетки, а седины в бороде становится чуть больше. Наконец комтур бережно опустил меня на подушку, и в тот же миг, когда его руки перестали меня касаться, струна прекратила вибрировать, и я вдруг увидела мир предельно четко и ясно, будто всю налипшую грязь смыло теплым летним ливнем.

– Ей нужно отдохнуть. – Встав, комтур обернулся к стоящим возле стены Харакашу и Альвину.

– Но я хорошо себя… – начала я, но тут же замолкла под строгим, уставшим взглядом храмовника.

– Нужно. Отдохнуть, – с нажимом произнес он, и я послушно кивнула. – Обучение защитницы нельзя больше откладывать. Я займусь этим с завтрашнего же утра. А с тобой, – невзирая на то что я не видела, на кого смотрит Ханс, я бы поспорила на собственную руку, что слова адресованы мастеру меча, – мне надо поговорить. Сейчас же.

Он покинул комнату первым, за ним Альвин, последним – Харакаш, который вдруг обернулся на меня и подмигнул, прежде чем скрыться за косяком.

Островитянин и храмовник, негромко переговариваясь, вышли на улицу, явно не собираясь посвящать меня в тонкости своей беседы, а Альвин, закрыв за ними дверь, подпер ее спиной, очевидно, не собираясь нарушать какие-то там нормы этикета, глазея на принцессу, но при этом стоя начеку, чтобы наверняка услышать, ежели мне опять вздумается что-то учудить.

Чудить мне не хотелось от слова совсем, потому я тихонько подтянула к себе книгу, кулек с сухофруктами и, решив для себя, что ну их, эти дневные сны, погрузилась в события 1410 года по местному летоисчислению.

Глава 7 О меде, зависти и гордыне

В поселении царило оживление. Как и говорил Бернард, началась подготовка к сопровождению оставшихся женщин Кохши, и все, умеющие худо-бедно держать плотницкие инструменты в руках, принялись за починку телег, укрепление повозок и сбор новых для нужд переезжающих. Мне же во всем этом была отведена простая участь – сидеть смирно и не мешать рабочему процессу. Впрочем, было бы странно, если б принцесса взялась за молоток или пилу.

Конечно, просто сидеть без дела мне никто не дал – комтур, убедившись в моем вполне приемлемом состоянии тела и духа, взялся за обучение. И пока вся деревня напоминала разворошенный пчелиный улей, я сидела в доме, чинно сложив ручки на коленях, и внимательно смотрела на находящегося по другую сторону стола Ханса.

– Обучение послушников начинается с основ храмового наречия, но, очевидно, с тобой мы эту часть пропустим. Хоть и не ясно, откуда ты его знаешь, главное, что наречие тебе известно…

– Прошу прощения, комтур, но я не согласна. Я понимаю его, но понятия не имею, как говорить на нем самостоятельно. – Воздев указательный палец к потолку, я отрицательно покачала им, подчеркивая важность своих слов.

Ханс нахмурился, выразительно пошевелил бровями, обдумывая услышанное, и тяжело вздохнул.

Да, вот такая незадача, досталась тебе ученица черт-те что и сбоку бантик.