Из света во тьму

Следом за стариком согнулись все, кто вышел на улицу. Бернард, оглянувшись на меня, получил утвердительный кивок и заговорил:

– Властью, данной мне его величеством королем Андарии, герцогом Латисским, сюзереном Васконии, Гаэтии, Оташа, Маривии, Амалии и Фираля, другом Вольных Степей Рудольфом Четвертым Справедливым… – Ого, вот это официоз. Это же сейчас и мои титулы тоже пойдут, ох, хорошо, что их не так много! – …в присутствии ее высочества принцессы Андарии, герцогини Латисской, Карающего меча и гласа Светозарной Эвелин Добродетельной я, граф Бернард из Шоара, обвиняю вас в пособничестве мятежникам, вредительстве своим соседям и предательстве вашего сюзерена, герцога Фиральского!

Бернард взял паузу, набрать воздуха в грудь, а ошеломленный титулами люд, кажется, еще только переваривал, кто и в чем их обвиняет.

– В иное время наказание было бы жестоким, но ее высочество проявила милосердие. – Да ладно! Когда успела? – Ваша деревня облагается единоразовым продуктовым налогом в виде одной трети всего имеющегося у вас провианта. Живой скот не забираем, но за каждую третью голову скота будет браться четыре мешка зерна, десяток кур и половина мороженой коровьей туши.

– Ваша милость, простите нас великодушно, но в чем же мы так провинились? Где же мы мятежников поддерживаем, не было в нашей деревне отродясь такого, всегда графа Осберта любили и почитали как родного отца… – начал было староста, но оборвал сам себя на полуслове, увидев выдвинувшегося на коне вперед Ханса. Кажется, он понял, что про их проделки с сетями нам уже известно, однако комтур, судя по всему, не собирался на этом останавливаться. Вопросительно посмотрев на меня, он тихо спросил, дозволю ли я задать старосте несколько вопросов. Получив мое молчаливое согласие, Ханс спрыгнул с коня, придержав молот на поясе, и сделал шаг к старцу.

– Кто приказал тебе тянуть сети через всю реку, Рислав? Кто дал наказ морить голодом Кохшу? – Старик на этих словах сжал посох так, что побелели костяшки узловатых пальцев.

– Никто приказа не давал, господин храмовник. Голод был в деревне, тут бы самим выжить, куда уж думать…

– Не лги мне, Рислав! – вдруг рявкнул доселе спокойный комтур, и я почувствовала, как где-то далеко едва дрожит знакомая мне задетая струна. Не поет в полную силу, лишь вздрагивает, словно от дуновений ветра. Ханс меж тем сделал короткий шаг вперед, хватая старика за ворот овчинной шубы. Народ за старостой забурлил, но вид тут же обнаженных клинков и взводящихся арбалетов остудил их пыл. – Я знаю, что к вам приезжал гонец без гербовых цветов. Знаю, что ты привечал его в своей избе. Ты же бывший храмовник, ел с нами за одним столом, учил наших послушников святому слову! Что с тобой стало?

– Что со мной стало, господин храмовник? – Старик сухо закашлялся-засмеялся, и комтур, отпустив его ворот, отступил на полшага. – Вы же отобрали мой амулет. Отобрали мои книги. Оставили меня здесь одного, запретив переступать порог Алой крепости!

– Тебя должны были убить за то, что ты сделал. – Ханс практически шепчет эти слова.

Прикрыв глаза на мгновение, я сосредоточилась, задержав дыхание, как пловец перед прыжком в воду, и мысленно потянулась к стоящим передо мной людям.

Их эмоции обрушились на меня морской волной, рокоча и утаскивая следом за собой в морские глубины, и больших сил мне стоило удержаться, закусив губу до отрезвляющей боли, чтобы не нырнуть следом и суметь отсечь все ненужное. Открыв глаза, я видела комтура Алой крепости и стоящего перед ним старика и чувствовала эмоции каждого из них. Комтур источал волны едва сдерживаемой ярости, звериного бешенства, густо замешанного с разочарованием и тоской. Староста отвечал ему не меньшей злостью, но глухой, застарелой, покрытой пылью времен.

– Но не убили. Я больше не храмовник, и мне нет нужды держать ответ перед ликом Светозар…

– Нет, не смей! – Конечно же я не успела.

Комтур сделал лишь одно короткое движение, оказавшись возле старика, и вот уже тот кулем падает в снег с неестественно повернутой головой, а я сбиваю Ханса с ног широкой грудью Гаратэ. Волна людских эмоций снова обрушилась на меня – толпа в едином порыве тянется к убийце, Бернард что-то кричит мне, и я вижу краем глаза, как вскидываются арбалеты в копьях.

Этого нельзя допустить. Никак нельзя!

Где-то на грани сознания гудит туго натянутая струна. Ответ приходит сам собой вместе с жаром в груди.

– Отринь! – Храмовое наречие срывается с губ, я вскидываю в сторону толпы руку и растворяюсь в звуке, больше похожем на удар колокола. Толпа, жаждавшая крови, вдруг отшатывается и падает – люди не держатся на ногах, сползают друг по другу на утоптанную промерзлую землю. А затем все звуки исчезают, и я, чувствуя странную легкость во всем теле, теряю сознание.

Глава 8 Милость Ее

В сознание врывались звуки, накатывая, как штормовая волна на беззащитное побережье, а после я, с трудом открыв глаза, увидела внизу землю и массивное конское копыто.