Из свитков Клио

Выйдя за пределы городских стен через ворота Ротезе, вдова быстро свернула на едва заметную тропинку среди сосен, ведущую в горы. Поднимались они долго. Франческо успел запыхаться, да и Лаура выбилась из сил. Приходилось делать привалы. Но всякий раз, отдохнув совсем чуть-чуть, женщина вскакивала первой, чтобы продолжить путь как можно скорее. Юноша не отставал. Уже совсем рассвело, когда путники достигли обрыва, с которого открывался вид на море. Франческо глянул и остолбенел: под голубым утренним небом весь залив на юге и юго-западе был усыпан галерами. Ощетинившиеся десятками вёсел, они походили на рой хищных многоножек, приплывших пожрать Салерно. Казалось, что им нет числа. На мачтах с косыми длинными реями развевались по ветру красные вымпелы. От вида огромного турецкого флота у юноши всё обмерло внутри. Лауру тоже напугало это зрелище, однако же, вдова быстро пришла в себя и тихо произнесла:

– Идёмте, сер Франческо. Мы ещё можем успеть!

– Успеть что?

– Спасти людей!

И они зашагали дальше. Тропинка привела путников к небольшой оливковой роще. Деревья здесь росли очень старые, но ни одного засохшего юноша не приметил. У скалы высилась совсем уж чудовищная олива, чей комель, наверное, не смогли бы обхватить и десяток мужчин, взявшихся за руки. От огромного корня, сжимающего валуны, как серая многопалая ладонь, отходило с дюжину толстых искривлённых стволов. Юноша остановился, поражённый величием растительного Мафусаила. Таких олив ему ещё никогда не доводилось увидеть.

Глава 4

Лаура тем временем просунула руку в щель между ноздреватыми корнями и выудила оттуда небольшой свёрток, обмотанный дерюгой. Развернув грубую ткань, женщина извлекла на свет маленькую статуэтку Мадонны и поставила изваяние на плоский камень перед огромным деревом. Затем из свёртка появились потемневшие и позеленевшие бронзовые предметы. Подойдя поближе, Франческо рассмотрел старинное зеркало, плоскую чашу с ручкой и кинжал с треугольным лезвием и странной рукояткой. Зеркало Лаура вручила ему и попросила поймать отражение солнца на камне перед статуэткой. Приглядевшись, юноша заметил на задней поверхности вещицы полустёртый барельеф и три едва заметных греческих буквы. Поразмыслив, Франческо догадался, что здесь было написано «Гера». Вдова же достала откуда-то из складок своего платья флягу, откупорила и налила в чашу. Запахло вином.

– Что вы собираетесь делать?

– Молить Мадонну о заступничестве!

Сказав это, женщина упала на колени перед изваянием и начал быстро читать какую-то загадочную литанию, в которой ни словом не упоминались, ни Христос, ни Богоматерь. Зато Лаура всякий раз обращалась к Великой Богине и молила её спасти Салерно и всех его жителей. Франческо задумался. Ему тут же вспомнилась пламенная речь преподобного Джироламо, обращённая против еретиков. Юноша не сомневался, что то, что сейчас делала вдова, декан однозначно назвал бы колдовством и проклял бы Лауру. Но ведь женщина молилась о спасении всех добрых христиан, и, следовательно, не хотела совершить ничего дурного. Её поступки, при большом желании, можно было назвать еретическими, но её помыслы оставались чистыми и благородными.

А потом Лаура уколола себя кинжалом и капелька крови из нежной ладони угодила в бронзовую чашу. Франческо и сам не понял, как подбежал к женщине, опустился рядом на колени и сделал то же самое. Его алая кровь смешалась с тёмно-гранатовым вином и её кровью. Лаура отпила из чаши и передала сосуд юноше. Вино пахло орехом и можжевельником, а на вкус оказалось бархатистым, чуть терпким и бодрящим. Аромата крови Франческо совсем не почувствовал.

Женщина тоже взялась за чашу, их руки соединились, а дальше всё происходило, как во сне. Они выплеснули остатки вина на землю возле камня, потом бросили бронзовые предметы на траву и начали срывать с себя одежды. Лаура отдалась юноше прямо на полянке возле статуи Мадонны, и Франческо не видел в этом никакого срама, никакого греха. Её прекрасное тело казалось алтарём извечной Великой Богини, которую теперь именовали Мадонной, и от него требовалось сейчас ввериться древним инстинктам, чтобы провести нужный ритуал…

А когда Франческо, наконец, очнулся от сладкого дурмана страсти, в котором пребывал невесть сколько времени, он ощутил, что на их разгорячённые тела капает дождь. Небо из голубого сделалось синевато-серым, свинцовым, как галенит. Лаура вскочила на ноги, стремительная, как лань, и закружилась, воздев руки:

– Она услышала! Она услышала нас!