Из темноты

Дети. Да, конечно же, дети. Их, по крайней мере, двое. Я слышу их быстрые шаги, их ликующий хохот, как они бегают по залам дворца.

А потом я слышу голос взрослого, голос женщины. Она тревожно зовет их:

— Люк? Лисса! Где вы?

Ее голос — музыкальный голос с мягким акцентом — не знаком мне…

Нет… погодите…

Я знаю… да. Сента, не так ли? Нет… Сенна, так, мне кажется, ее зовут.

Она… присматривает здесь за детьми, так мне кажется. Или, возможно… да… она служит одному из наших Домов…

Я упивался звуком их смеха, ибо мои чувства были выжжены дотла, а душа стала столь же сухой и грубой, как и моя кожа. Я слышу их топот в соседней комнате.

Возможно, они войдут сюда. Если они это сделают, то я поговорю с ними. Я расскажу им о том, как использовали Приму Центавра, о величии, к которому мы стремились… в начале…

А потом… потом я попрощаюсь. С Шериданом и Деленн, с Виром и Лондо… Шив'кала. С ним бы я больше всего хотел попрощаться. Избавиться от него, от его влияния — я мечтал об этом почти пятнадцать лет. Подозреваю, однако, что этого не случится. Потому что его эго настолько велико, что, боюсь, Прима Центавра никогда не избавится от него или его влияния. Он считает себя чем-то большим, нежели простой приверженец тьмы, служащий давно ушедшим хозяевам. Он считает себя философом, изучающим поведение. Он думает, что является чем-то большим, чем он есть на самом деле. Но в данный момент…. мне его жаль. За то, что он никогда не понимал на самом деле, каким он был чудовищем. И именно поэтому он был очень предсказуем.

Но за мной это тоже водится. Нужно что-то сказать, чтобы очнуться. Это прогонит иллюзии и сделает вас непредсказуемыми. Это является величайшей слабостью дракхов, и я намерен ею воспользоваться…

Глава 23

Деленн сидела в сырой камере, уткнувшись подбородком в колени, и тихо читала молитву, покачиваясь вперед и назад, уверенная в том, что больше никогда не увидит мужа живым.

— Мы привели его обратно, — прорычал гвардеец. — Мы знаем, как вам хочется в последний раз увидеться с ним перед смертью.

По его голосу чувствовалось, что для нее готовится какой-то жестокий сюрприз, и она догадывалась, какой именно.

Когда дверь распахнулась, она была уверена в том, что они пришли за ней.

Сначала они бросят в камеру труп Джона, демонстрируя свою порочность, дабы позволить им «в последний раз увидеться». Или, быть может, они покажут ей голову, или еще какую-нибудь узнаваемую часть тела: просто чтобы увидеть ее реакцию. Возможно, они надеются, что она в отчаянии начнет кричать и рыдать, выкрикивая имя Шеридана и проклиная ее мучителей. Если они надеются на это, то их ждет сильнейшее разочарование.

Но тут, к ее изумлению, в камеру впихнули Шеридана и захлопнули за ним дверь. Сначала она с трудом могла поверить в то, что это действительно он. В камере было очень темно, освещал ее только бледный луч света, падавший из окошка под потолком. Шеридан, привалившись к стене, как в дурмане озирался по сторонам. Потом он покосился в темноту и произнес:

— Кто… кто здесь?

Ей было трудно говорить. Она боялась, что если что-нибудь скажет, то ее голос нарушит этот невероятный миг.

— Джон? — выдавила она.

Она вышла из тени, и Шеридан повернулся и взглянул на нее.