После приюта у рудокопов он свернул на север и помчался вдоль западных отрогов Рудных гор. Взгляду всадника предстала унылая серая каменная пустошь. Ланс оставил позади развалины одного из прекраснейших городов в Межгорье Горгарата, столицы прежнего Пелесса. Как ни манило его побродить среди огромных плит и блоков, из которых были выстроены некоторые здания, единственно устоявшие даже по прошествии сотен лет, но он бросил лишь восхищенный взгляд в сторону гор и причудливо возвышавшихся у их подножия камней, не задерживаясь в своей дороге. Его ожидали долгие дни лишений. Его конь должен был давно пасть под своим седоком, если бы не желание того мчаться вперед. Сила колдуна несла одинокого всадника, который бывало днями не держал во рту съестного, не утолял жгучую жажду. Но он знал, что не умрет от истощения, организм колдунов был намного сильнее обычного смертного тела. Он не жалел себя и подгонял коня.
Самая тяжелая часть путешествия завершилась, когда глиняные твердые почвы уступили место голой равнине с редкими деревьями, которую прорезала голубая широкая нить спокойной реки, отшумевшей по глубоким трещинам и каскадным выступам с ледяных вершин Рудников. Ланс свернул на северо-запад, придерживаясь течения Дона, реки, впадавшей в Ольвийский залив, в устье которого стояла столица Минора Горест. Вскоре на его пути начали попадаться людские поселения минорцев, он вновь обрел крышу над головой, теплый очаг и постель. На противоположном берегу реки после того, как в её воды влился еще один поток Межгорья, Пустынная, уже виднелись темные, почти оголенные в это время года леса. Нехоженые тропы среди высоких деревьев исчезали в чащобе, где по рассказам сельчан таились многие столетия колдуны, изгнанники из морийских пределов, ибо не было им входа во владения единого праведного бога Моря. Минорцы в этих краях жили уединенно, чтя и соблюдая старинные традиции, и Лансу иногда казалось, что они даже не знали, что самой Морией в эти годы управлял не кто иной, как колдун. Но граф не стал блуждать по незнакомым лесам, грозившим своим видом на горизонте. Он решил избрать дорогу, которая иногда всплывала в его памяти. Де Терро добрался до Гореста и, перейдя по мосту на северное побережье залива, направился в Деревню по тропам, которыми небольшой отряд шел более двадцати лет назад. Знакомых мест Ланс достиг как раз к первому снегу.
Нельзя было сказать, изменился ли лес за это время: толстые стволы деревьев-великанов все также возвышались посреди более мелких и гибких собратьев. Через пару дней он расслышал в лесной чаще лай собак, а также петушиный крик. Парень вышел из чащи на небольшую поляну, посреди которой стояла крепкая изба. Теперь это строение совсем не напоминало заброшенный ветхий дом. К нему были приложены высокие пороги, а за крышей, покрытой прожженной черепицей, виднелась еще одна двухэтажная пристройка, складно поднятая из гладких бревен. Тут же в стороне Ланс увидел соломенные сараи, птичник, загон для животных. И только старый вяз, склонивший свои ветви на стены дома, да тропа, что уводила дальше в лес через заросли шиповника к небольшому пруду, заставили почувствовать графа странное ощущение, что он здесь бывал раньше.
Навстречу выбежала собака, коричневого окраса, худая, на длинных тонких лапах. Она залилась громким лаем, пытаясь при этом ухватиться за лодыжку чужака, пожаловавшего в эти места, но он лишь отпихнул её в сторону тяжелым сапогом. Скрип открываемой двери еще сильнее раззадорил шаловливую псину. На пороге появился хозяин избы. Ранние сумерки только начинали окутывать деревья, но тем не менее разглядеть человека, стоявшего в нескольких шагах, было нелегко.
- Тише, Чора! – прикрикнул мужчина с порога, и собака тут же, обидчиво заскулив, отползла к своему укрытию под сенью толстого орешника.
Его голос не изменился с течением времени: все такой же грубый и хриплый на первый слух, а на самом деле наполненный понимания и сочувствия. Перед усталым путником стоял Дуглас, уже немолодой немного сутулившийся мужчина, с большими плечами, на которые был наброшен зимний тулуп, и крепкими руками. Его лицо еще не полностью избороздили морщины, коротко остриженные волосы не сверкали сединой, но в этом человеке с трудом узнавалось наивное ребяческое лицо Дуга, которое помнил Ланс. Он глядел на опытного воина с неизгладимой печатью пережитых страданий на челе. Граф приложил одну из широких ладоней ко лбу, прищурив при этом глаза, чтобы лучше рассмотреть в лучах заходившего солнца фигуру незнакомца.
- Проходите в дом, - дружелюбным жестом рудокоп позвал в гости путника. – Мы всегда рады принять на постой заблудившегося странника.