Как задумали, так и поступили. Коней со всем прочим в лесу спрятали; пещерка там имелась неприметная. Они травы накидали, камушком, что вдесятером не поднять, прикрыли слегка, переоделись и пошли. Чего там - не сегодня, так завтра возвернутся. Добрыня скоморохом изладился, Илья - товарищем его. Пару шишек взял, чтоб за щеки запихнуть, для надежности. Глянул на него Добрыня, с шишками-то, одну выбросить велел. С одной-то, говорит, и то страхолюдина, весь двор княжеский попугаешь, а коль с двумя - так вообще, даже в ручей не смотрись. Чернотой, что промеж коры дубовой наковыряли, помазались, где надо, крошками-веточками усы-бороды поукрасили, глянули друг на друга - сойдет. Не распознают. Добрыня еще шапку нахлобучил, она у него до бровей налезла, до плеча свесилась. Теперь и в путь пора.
Идут себе, по сторонам посматривают. Вроде как знакомо все, а вроде и не знакомо. Бывает ведь: набежит на солнце ясное дымка легкая, не скроет его совсем, а так, притуманит чуть. Глянешь вокруг - каким было все, таким и осталось, разве краски чуть-чуть потускнели. Глазу не видно, а сердце чует. Вот и здесь так. И еще - телег поболее стало. Опять же: растет город, мужает, ему все больше и больше припасов для жизни требуется, ан нет - ровно в воздухе разлилось что-то неуловимое, неясное, неспокойное.
Тут как раз одна из телег с ними поравнялась. Рыбу селянин везет; а то здесь своей мало!.. Хоть и красная, хоть и хвост с телеги свешивается, только кого тут такой удивишь? Покрупней лавливали. Про одну говорили - десяток рыбарей сеть тащили, в какую она сдуру влетела, так она их пересилила. Бросить сеть пришлось, иначе всех бы на дно утянула. И, видно, поболтать селянин охочий, так ведь не с кем. Давно б перегнал, а он рядышком держится, то так, то эдак на гусли посматривает.
- На пир, никак? - не утерпел, наконец. - Аль на торг несешь?
- Коль на пир позовут, так и на пир, а нет - так и обойдусь.
- Играть, стало быть, умеешь?
- Вроде как.
- И песни складывать?
- Не без этого.
- А еще чему обучен, али как?
- Хлеб есть обучен.
- Ну, это всяк дока.
- А коли чару хмельную поднесут, так и выпью.
Селянин захихикал.
- Язык у тебя, вижу, хорошо подвешен. С таким да на пир не попасть...
- Что ж, князюшка наш, все по-старому, каждый день пиры закатывает?
Селянин вытаращил глаза, потом спохватился.
- По-старому... Так вы, выходит, не здешние?
- Здешние-то мы здешние, только вот давненько дома не бывали. Ушли с ратью к морю Хвалынскому, да там и подзадержалися.
- Э-э-э, тому уж сколько годов прошло... Постой-постой, может, о богатырях наших чего слышали?
- Чего о них слышать? Они домой подались, а мы подзадержалися.
- Да как же, домой? Не вернулись они.
- Кто - не вернулись?
- Богатыри. Илья с Добрынею. Сгинули они. Пропали. Весточка пришла, что и в живых их нету. Давно уже пришла. Мы уж и отгоревали. Тяжко теперь нам без них будет, коли кто ратью пойдет.
- Да неужто сгинули? Ты уж не серчай, мы кругом шли, по местам не больно обжитым. От жизни отстали. Ты б нам порассказал, что в Киеве творится-ладится, а мы б послушали...
Много селянин чего порассказал. В иное и поверить несподобно. Пока Илья с Добрыней за разбойником гонялись, князь уже и на греков походом сходить успел, потрепал их сильно, города какие позабрал. Потом, правда, вернул. Взамен за царевну греческую, которая нынче у него женою. Он теперь хочет, чтоб на землях у него греческие обычаи с нашими исконными мешались, потому как оттуда, из города их главного, высматривают на нас как на диких. Вот, к примеру, свадьба сейчас в палатах затевается, - не как у нас, а как у них.
- Что ж это за свадьба такая?
- А порешил князь, чтоб роду богатырскому переводу не было, отдать за начального своего, Алешу, вдову Добрынину...
- Что-о-о?!!
Остановился Добрыня, как вкопанный, рот раззявил, глаза выкатились. Головой трясет, уж не ослышался ли? Не ослышался. Прибил бы селянина, под горячую руку, да Илья придержал. А тот видит, - хворый перед ним, даром что с гуслями, подхлестнул лошаденку, да и укатил от беды подальше.
- Да что же это такое творится на белом свете, Илья? - Едва-едва Добрыня с собой совладать может. - Как это - от живого мужа, жену взамуж отдавать?
- Охолонись, охолонись маленько, - Илья его уговаривает. - Сам же слышал, сгинули мы. Много лет как сгинули...
- Да ему башку вот этими своими руками сверну, - ярится Добрыня. - Чтоб впредь неповадно было. Ишь, на чужое позарился!..
- Погоди, погоди, - держит его Илья, не пускает, чтоб не токмо Алешке голову - стены киевские по бревнышку не раскатал. - Разобраться б надобно. Может, не своей он волей. И она не своей. Князь-то у нас, сам знаешь, коли ему вожжа под корзно угодила, он тебе еще не то учудит. А тут еще греки эти заморские. Не ровен час, околдовали князя. С чего бы это он враз обычаями мешаться вздумал?