Из того ли то из города (СИ)

Три дни пируют, на четвертый видит князь, погрустнел гость его. "Отчего ж ты не весел стал?" спрашивает. Тот ему в ответ: "Все и веселье у тебя, ровно на похоронах. Нешто нет гудошников, али гусельщиков?" Стали звать, а тот все недоволен. Пока, наконец, не вспомнили, что тот самый хвастовщик, в погребах запертый, больно на гуслях играть горазд. Призадумался князь. Выпустить гостя-гусельщика, так и не видать его больше; не выпустить - королевича прогневать. Решился выпускать. Заиграл тот, распотешилось сердце Василия, стал просить он князя отпустить гусельщика с собой к белу шатру, пускай дружину песнями своими потешит. Чего уж теперь? Махнул князь рукой, пущай едет.

Приехали к белу шатру, там все и обнаружилось. Такое устроила жена мужу за хвастовство его, - как в народе говорится, ни в сказке сказать, ни пером описать. Повинился он, прощенье вымолил. Простила, куда ж денешься?

Вот он ей и говорит: "Поедем-ка мы, говорит, обратно к себе в землю нашу Ляховицкую", а она в ответ: "Не есть хвала добру молодцу, тебе воровски из Киева уехати: поедем-ка свадьбы доигрывать!"

Вернулись в Киев, сели опять за столы дубовые. Говорит Василий-королевич князю: "А за что у тебя гусельщик под замком сидел?" Отвечает князь: "А за то, что хвастал на пиру молодой женой, будто она мужей моих повыманит, а меня с ума сведет". "Как обещал, так и сделалось, говорит, вот она, молода жена, перед тобою..."

Устыдился князь, и мужи его, не знают, куда прятаться. А потом говорит: "Раз такое дело, прощаю тебе, гость Ляховецкий, похвальбу твою. Отныне торгуй в нашем Киеве-граде во всяко время беспошлинно".

Только тот, говорят, с тех пор в Киев - ни ногой...

- Быть такого не может, - убежденно заявил Илья, выслушав Раду. - Брешет народ. Сами же бабы сказку такую и выдумали. Баба, она сколь бы умной и сильной не была, а все не чета...

Глянул в сторону Савишны, осекся. Не она ли его с коня спешила? Оно, конечно, врасплох застала, не ожидал, что перед ним вместо богатыря - баба, а все же спешила, тут вертись - не вертись...

- То есть, - поправился, - не то чтоб совсем набрехали, тут я с тобой согласен, но в том, что приукрасили, сомнений быть не может...

Так и случилось, что исполнилось кузнецом для Ильи скованное, а Раде - Лелей приуготованное; нашел суженый суженую, и наоборот. Зажили в избушке с хозяйством, что на отшибе приткнулась, душа в душу зажили. Обволокло Илью счастьем простым, житейским; вспомнит о доме родном, улыбнется светло, теперь у него еще один дом родной есть. Вспомнит о желании своем прежнем князю послужить, снова улыбнется. Что ему князь, если у него Рада есть. То, чего не понимал прежде, - как это Святогор подвиги богатырские, славу людскую, на тишь-спокойствие променял, - теперь понятно стало. Равно как и то, почему народ жизнь мирную так высоко ставит. Будто родился заново. Слова, что прежде произносились, по-иному воспринимаются. Скажет кто раньше в деревне, к примеру, что такой-то на такой-то обженился, ну и что? Эка невидаль. А сейчас, глянет на жену свою, Савишну, сердце поет - да пропади они пропадом, слава и подвиги, лишь бы ей жилось.

Вроде и не шибко судьба ее за косы потаскала, у иных куда как хуже бывает, а и не особо жаловала. Не все рассказала про себя Илье, но и слышанного хватило. Он ведь про себя тоже не все поведал. Да разве ж это важно? Дни днями летят, месяц к месяцу в копну складываются. Заматерел Илья, не узнать того слётка, что вроде бы как и недавно из гнезда родительского выпорхнул...

6. А У СЛАВНОГО ТЫ ГОРОДА ЧЕРНИГОВА...

Сколько их дней этих, да месяцев, мимо окошек пролетело, двором скользнуло? Кто ж их считать будет. В народе говорят: счастливые часов не наблюдают. А уж в то, что Рада с Ильей счастье свое нашли, в том никто бы не усомнился, даже вполглаза на них глянув.

Сменил Илья доспехи свои, оружие на косу, соху да борону; лишь изредка с собою прихватывал, когда до ближайшего села с кузней и торгом подавался. Чем дольше живет на свете, тем большему учится. Одного только в разум взять не может: как же это получается, что люди труда мирного не ценят, разбой учинить норовят. Чего им не хватает? Сколько земли вокруг - рук не хватит, чтобы всю обработать. Или вот, скажем, Степь. Сам-то не бывал, не видел, а жена сказывает - от края до края, сколько глаз охватить может, в небо упирается. Неужто мало? Или у соседа и корова удойнее, и огород пышнее, и земля плодороднее?

Смешным теперь кажется, что он от земли, да в дружину ратную собрался. Если посмотреть, из всей деревни один такой выискался. Оно, конечно, когда беда приходила, из Степи, каждый за что мог хватался, - за косу, за топор, охотники - те за луки; но чтоб в дружину - что-то такого не припомнится. И то сказать: не наше это дело. Наше - землю обрабатывать, хлеб растить, а воевать да оборонять - на то города есть. Прав Святогор: чем всех оборонять, пусть каждый сам свое бережет. За всех стоять - не настоишься. Жизнь - она однова дадена.