…Устроившись в третьем ряду, Нила не могла отлепить взгляда от платья на брюнетистой модели, которая вышла из «газели» первой.
Расцветка «Калахари», африканский мотив. Россыпи черного, хаки, ржавого и жженого апельсина. Такие оттенки невероятно идут смуглым.
А бледным спирохетам, вроде Неонилы Кива, все больше нежно-розовенькое… Pink. Поросячий цвет.
Каждому свое. Кому-то инфернальный алый, кому-то шокирующий розовый, а кому-то благородная терракота.
Старушка Варенцова между тем перешла от разговоров к делу. Представив манекенщиц по именам и номерам, развернула свой талмуд, с которым не расставалась, наверное, даже во сне, и стала вызывать студенток по списку.
Через тридцать минут двадцать три студентки третьего курса были осчастливлены куском ткани и открыткой с заданием – вопреки прогнозу Волка, это стало неприятной неожиданностью для Нилы. Она-то думала, что выбор фасона оставят за участницами. Задание убивало мечту в полете – так ей казалось.
Развернув пакет, Нила обнаружила премиленький ситчик в розово-голубой гамме. На открытке с заданием было отпечатано одно слово: сарафан.
Сарафан? Нила задумчиво помяла в руке ткань.
В голове соткался образ англичанки, ленд-леди, этакой героини романа «Гордость и предубеждение».
Или нет. Никаких оборочек, фонариков, пышных юбок. Мысленно Нила уже кроила, приметывала, подгоняла и строчила.
Шум в зале вырвал Нилку из грез: началась вторая часть марлезонского балета.
Каждая манекенщица получала двух модельеров-закройщиц.
В результате Нила с удивлением обнаружила, что ей досталась отбеленная Наоми. Девушку звали Тамарой, ее надменности позавидовала бы и царица. Такую в розово-голубой ситчик?
Придя в себя от шока, Нила извинилась и бросилась к Варенцовой:
– Юлия Валентиновна, по-моему, тут какая-то ошибка.
– Какая ошибка, Кива? – Варенцова смотрела с досадой.
– Видите, какая у меня ткань.
– Ну?
– И смотрите, какая модель. – Нилка повела глазами в сторону Тамары-Наоми.
На дне старческих выцветших глаз появился укор.
– Вечно ты, Кива, голову морочишь.
– Юлия Валентиновна, пожалуйста, придумайте что-нибудь, – взмолилась Нилка.
– Ну, вон, поменяйся с Плашко. Ей все равно, кому брюки шить.
– Юлия Валентиновна, – продолжала хныкать Нилка, – а давайте вы ей сами скажете, а то она упрется, если я попрошу.
Варенцова обреченно вздохнула:
– Кива, у тебя цыган в роду не было? Цыган-альбиносов, – добавила она, окинув взглядом Нилкины соломенные волосенки.
– Да, – не стала отрицать родство Нилка, – и цыгане, и альбиносы, только вы сами скажите Плашко.