Из ворон в страусы и обратно

Сад облетал, и Веня организовал субботник – сгребал листья, по индивидуальному проекту Катерины Мироновны сооружал кормушки для воробьев, стучал молотком и орудовал пилой.

Вид у Нилкиного кавалера был несчастный.

– Скажи, кто он? – Веня со злостью отшвырнул инструменты и приблизился к укутанной в шаль Нилке – всю осень ее одолевали простуды.

Нилка прикрыла веки, щурясь на последнее солнце.

Кто он? Он – это Он. Он – это ее все. Небо. Звезды. Солнце и Луна. Море и горы. Трава, земля, звери, птицы. Куст калины под окнами и островок декоративной фасоли на заборе – это Он. Хризантемы, иссоп, очитки… Очитки, иссоп, хри…

Нилка распахнула глаза и совершенно неожиданно для самой себя спросила:

– Ба! А где мои краски?

Баба Катя подняла голову от семян, которые перебирала на скамейке перед домом, и потрясенно переспросила:

– Краски?

– Да. Где мои краски?

– Где им быть? Там, где и были, – в шкафу на кухне. Все на месте, Нилушка, – боясь радоваться, ответила баба Катя.

– Сейчас такое освещение отличное, – окидывая участок задумчивым взглядом, сказала Нилка.

Веня сорвался с места, развернул кипучую деятельность: припер раскладушку из сарая, застелил ее одеялом, подождал, когда Нилка угнездится, и подсунул подушку под спину, потом еще одну, как принцессе в арабских сказках.

– Удобно?

Нилка кивнула.

Потом сощурилась на хризантемы винного цвета и забыла о Вене. Обо всем забыла. О своем позоре, о предательстве, о воробьихе и о том, как унизительно было собирать барахло под ее презрительным взглядом, даже о Вадиме забыла. Только призрачный образ Мерседес с палево-молочной коллекцией маячил на задворках памяти.

Уму непостижимо, поражалась себе Нилка, как она сумела выдержать разлуку с кистями и красками? Хотя чему удивляться – у нее же был Вадим…

Вечера уже были прохладными, и, сославшись на Варвару Петровну, баба Катя быстро свернула уроки живописи на пленэре:

– Посидела полчаса в саду – и хватит. А то еще, чего доброго, простынешь. Ты ж сейчас как младенец.

Веня с энтузиазмом подхватил Нику на руки, обдав запахом свежего пота, понес в дом, удивляясь по пути:

– Фу-ты, Нилка, коза больше весит.

В ответ Нилка заплакала тихими слезами.