Из воспоминаний

Он {228} был великолепный пианист, очень приятный и добрый товарищ, которого все почему-то шутливо звали - отец Паисий. Он не так давно умер уже Директором Московской Консерватории в СССР; я видел его портрет, помещенный в "Известиях". Этот Игумнов был у нас завсегдатаем и часто играл. Встретившись со мной, Хвостов спросил, кто это так хорошо играет у нас и радовался, что у него отлично всё слышно. Чтобы не быть явно и демонстративно невежливым, сестра его пригласила. После я совсем с ним помирился. Он был тяжелодум, не блестящий, но усердный работник. Когда образовались политические партии, он стал кадетом, и не раз у нас выступал с докладами. После 17 Октября стал членом кадетского комитета. После большевистского переворота он остался в России и скоро покончил с собою, повесившись на ручке дверного замка.

После Хвостова никаких опасностей более не предстояло, и все экзамены прошли с успехом. Об этом мне говорил Алексеенко, прощаясь со мной, и прибавил, что вся Комиссия была удивлена моей работоспособностью; об этом же говорил мне здесь В. Б. Эльяшевич, которого тогда я лично не знал, но который свои экзамены держал в том же году. На это было у меня еще доказательство не лишенное комизма. В этом году, по случаю ранних экзаменов, было узаконено правило, которое фактически существовало и раньше, т. е. что выпускной экзамен считался всё-таки выдержанным, если по одному второстепенному предмету отметкой была 2 (т. е. неудовлетворительно). Я решил использовать эту льготу в своих интересах, ассигновав для этого последний по списку экзамен; он пришелся на историю Русского права, у проф. Числова. Это был второстепенный предмет, который не входил в программу государственных экзаменов, преподавался на первом курсе, но который, в качестве экстерна, я {229} должен был тоже сдавать. Я отнесся к своему решению совершенно серьезно, ни одной книги по этому курсу не прочел и вообще сложил все экзаменные заботы после того, как сдал предпоследний экзамен. Но я всё-таки был обязан на последний экзамен явиться; я предоставил себя в распоряжение Алексеенко, предупредив его, что его ожидает сюрприз. Когда мы с ним пришли к Числову, я ему предложил сразу поставить мне двойку и от экзамена освободить. Сначала он и Алексеенко меня не могли понять, но когда я пояснил им, в чем дело, они оба стали меня убеждать не делать этого, не портить диплома: Числов казался недовольным, что для этого я выбрал именно его предмет.

Я объяснил, что дело не в предмете, а в том, что это последний экзамен, что диплом мне всё равно обеспечен, и добавил, в защиту себя, что по его предмету я кое-что знаю, так как слушал Ключевского. Он придрался к этому замечанию и предложил мне всё-таки ответить на вопросы, которые он мне задаст. Он задал вопрос о Земских Соборах, на который мне ответить было легко, а затем по гражданскому праву - о Русской Правде, о которой у Ключевского был семинарий. В результате он мне поставил "весьма" и пенял, что я хотел к его курсу показать пренебрежение.

Так окончились мои экзамены. Второй диплом тоже с круглым "весьма" был пришит к первому. Эти последние экзамены моей жизни я сдал не хуже других и оправдал свою "экзаменную репутацию". Я помню, что несколько профессоров, в том числе и Хвостов, предлагали мне, уж не знаю, всерьез или в шутку, оставить меня при университете по своей кафедре. Но этого мне было не нужно. Я сейчас же подал прошение о зачислении меня в кандидаты на судебные должности, чтобы не потерять нескольких месяцев адвокатского стажа, и уехал в деревню для заслуженного отдыха. На этом мои приключения кончились. Моя {230} дорога наконец определилась, хотя с большим опозданием против сверстников. Я начинал адвокатуру, когда мне было уже 27 лет.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Мое вступление в адвокатуру в 96 году положило конец прежним исканиям настоящей дороги. Моя профессия определилась тогда навсегда; из адвокатуры я больше не выходил. Когда передо мной открывались другие дороги, адвокатом я не только оставался, но самое вступление на них адвокатура мне облегчала. Больше того, ее уроки помогли мне и на новых дорогах. Могу сказать, что адвокатура меня воспитала и я сохранил на себе ее отпечаток. Но другие дороги не предмет моих теперешних воспоминаний; я буду сейчас припоминать только первые шаги в адвокатуре.