Из воспоминаний

Когда я поступил в адвокатуру в 96 году, в ней уже существовал и "Бродячий клуб", и "Консультация" при Мировом Съезде и Кружок уголовных защитников. Мне оставалось их отыскать и к ним присоединиться, так как о них я уже раньше слыхал. Со многими из их деятелей я был лично близок с университетской скамьи. Благодаря долгому пребыванию в университете и вынесенным оттуда знакомствам, войти в эти кружки мне было легко. Но процедура вступления в самую адвокатуру была не такова. Я должен был, прежде всего, найти патрона, который бы меня в свои помощники записал. Для меня был готовый патрон, Ф. Н. Плевако, который сам на этом настаивал. У меня со студенчества были с ним отношения, о которых я говорил. Когда он услышал, что я юридический диплом получил, он при встрече сказал мне, как о вопросе решенном: "Я вас записываю в помощники".

Но это меня не соблазняло. Его лично я высоко ценил и с тех сторон, о которых в обществе недостаточно знали: после его смерти по просьбе "Общества любителей ораторского искусства" я читал о нем специальный доклад, который его семьей был потом напечатан отдельной брошюрой. Но таков был он лично. Зато его канцелярия, которую он называл своим "кабинетом", была мне не по душе. Плевако имел {234} особенно в Москве такое громадное имя, что у него отбоя не было от клиентов и богатых, и нищих. Он не мог их сам принимать, и этим ведала его канцелярия, т. е. его прежние и настоящие помощники. Многие записывались к нему только для получения заработка, тем более, что по характеру своему он был неспособен следить за тем, что около него делалось. Часто сам только добродушно над этим смеялся. Наряду с прекрасными адвокатами, которые работали с ним, около него были люди с заслуженно сомнительной репутацией, как знаменитый X. Про приемы, которые он себе позволял, чтобы клиента только допустить до Плевако, ходили легенды. Этого не следует обобщать: многое могло быть преувеличено, но всё же мне не хотелось деятельность свою начинать в этой компании. Потому на предложение его я промолчал и не отозвался. Потом он мне сам признавался, что был за это обижен; но что было для него характерно, мои мотивы он понял и в душе совершенно одобрил. Поэтому он стал передавать мне дела тайком от своей канцелярии. Но это было позднее. Сначала же нужно было всё-таки записаться к "патрону". Для выбора его я спросил совета у Любенкова, старого мирового судьи. Он дал мне такой разумный совет:

- Не иди к знаменитостям: им будет не до тебя и у них ты ничему не научишься. Не ходи и к неизвестному человеку: у него дел не найдешь. Иди к тому, кто еще не знаменит, но скоро им будет. У меня в виду есть такой человек. Это Ледницкий. Он был помощником у Н. С. Тростянского, одного из лучших цивилистов Москвы. После его смерти он его практику унаследовал. Я его видал у нас на Средах (в этот день Любенков председательствовал на Мировом Съезде, и потому все труднейшие дела передавались в это отделение Съезда). Он далеко пойдет.

{235} Он сам рекомендовал меня Ледницкому, и я у него записался. Был первым его официальным помощником.

Фактически у него уже работал Малянтович. Мы с Ледницким очень сблизились, но я оказался у него только формальным помощником. Скоро у меня развилась самостоятельная практика, при которой помощь патрона, как таковая, мне больше нужна не была. К тому же Ледницкий был "цивилист", а у меня развивалась преимущественно уголовная практика. Но мы добрыми друзьями оставались с ним до конца. Когда 12 октября 1917 г., ранним утром, я навсегда тайно покинул Россию, уезжая послом, Ледницкий, по собственному почину, на вокзале меня проводил.

За те восемь лет, что я прожил в Москве на виду, у меня образовалось много связей и знакомых, через которых я стал получать хотя и случайную, но иногда интересную практику. И характерно, что в первый раз я в суде выступил не у Мирового Судьи по грошовому гражданскому делу, не перед присяжными по чужому казенному ордеру по делу о 3-ей краже, или краже со взломом, как это обыкновенно бывало с начинающими адвокатами, а в Судебной Палате, по сектантскому делу, которое мне передал Лев Толстой. Именно по этому делу я в первый раз облачился во фрак.