Из записных книжек и тетрадедй

Когда нет мужчин, я о них никогда не думаю, как будто их никогда и не было.

__________

21-го августа 1918 г.

Еда иногда пахнет совсем не едой: приключением, грустью (запах кухни большого отеля).

__________

Аля: — „Марина! Я хотела бы написать книгу про все. Только я бы не хотела ее продавать, я бы хотела, чтобы она у нас осталась, чтобы ее могли читать только родные: душевно-родные и другие“…

__________

Марина! А у тебя иногда дикие глаза: в них степи, ночь…

__________

На днях разбился верхний свет в столовой. Стекла вдребезги, кирпичи, штукатурка, звон. Мы с Алей еле спаслись. Аля, в слезах: — „Марина! я жалею книги!“

— „Какие книги?“

— „Ведь дом рушится!“

__________

— „Да! И если ты через 10 минут не будешь готова, я тебя не возьму ни гулять, ни в Кремль, и не дам тебе чаю!“

— „А я тогда буду жить как святые! И буду писать 8 страниц в день!“

(В реплике — ни самолюбия, ни самомнения, ни смирения — сразу сжилась.)

__________

Я — le contre — coup du fait.[7]

__________

Мужчины и женщины мне — не равно близки, равно — чужды. Я так же могу сказать: „вы, женщины“, как: „вы, мужчины“. Говоря: „мы — женщины“, всегда немножко преувеличиваю, веселюсь, играю.

__________

Июльское солнце я чувствую черным.

__________

Аля, 27-го августа 1918 г., в кухне, за ужином — ко мне и Наде:

„Вы тут все про дворников говорите, а я думаю про свою серебряную страну“.

__________

Из письма:

Нас делят, дружочек, не вещи высокого порядка, а быт. Согласитесь, что не может быть одинаковое видение от жизни у человека, к<отор>ый весь день кружится среди кошелок, кухонных полотенец, просто народных лиц, вскипевшего или не вскипевшего молока и человека, в полном чистосердечии никогда не видавшего сырой моркови.

Женщине, если она человек, мужчина нужен, как роскошь, — очень, очень иногда. Книги, дом, забота о детях, радости от детей, одинокие прогулки, часы горечи, часы восторга, — что тут делать мужчине?

У женщины, вне мужчины, целых два моря: быт и собственная душа.

__________

Я абсолютно d'eclass'ee.[8] По внешнему виду — кт'o я? 6 ч. утра. Зеленое, в три пелерины, пальто, стянутое широченным нелакированным поясом (городских училищ). Темно-зеленая, самодельная, вроде клобука, шапочка, короткие волосы.

Из-под плаща-ноги в безобразных серых рыночных чулках и грубых, часто нечищеных (не успела!) башмаках. На лице — веселье.

Я не дворянка — (ни гонора, ни горечи) и не хозяйка (слишком веселюсь), я не простонародье (слишком <пропуск» и не богема (страдаю от нечищеных башмаков, грубости их радуюсь, — будут носиться!)

Я действительно, абсолютно, до мозга костей, — вне сословия, профессии, ранга. — За царем — цари, за нищими — нищие, за мной — пустота.

__________

— «Монах ребенка украл!»

(Возглас мальчишки на Казанском вокзале, видящего меня мчащуюся с Ириной на руках.)

__________

Тяготение к мучительству. Срываю сердце на Але. Не могу любить сразу Ирину и Алю, для любви мне нужно одиночество. Аля, начинающая кричать прежде, чем я трону ее рукой, приводит меня в бешенство. Страх другого делает меня жестокой.

__________

Из письма:

…Господи Боже мой, знайте одно: всегда, в любую минуту я о Вас думаю. Когда Вам захочется обо мне подумать, знайте, что Вы думаете в ответ.

…Это ныло у меня два года в душе, а теперь воет.

…Я же не одержима, моя одержимость тайная, никто в нес никогда не поверит.

…Люблю Вас и без сына, люблю Вас и без себя, люблю Вас и без Вас — спящего без снов! — просто за голову на подушке!

__________

Леонид К<анегиссер>! Изнеженный женственный 19-тилетний юноша, — эстет, поэт, пушкинианец, томные глаза, миндалевидные почти.

(Таким Вы были в январе 1916 г. — мой первый приезд в Петербург!)

__________

3-го — 4-го сент<ября> 1918 г.

Некоторые люди относятся к внешнему миру с какой-то придирчивой внимательностью (дети, дальнозоркие — писатели типа Чехова и А. Н. Толстого).

С такими мне утомительно и скучно.

__________

«И подарил он ей персиянский халат, п<отому> ч<то> стала она тогда уже часто прихварывать».

(Так мог бы кто-нибудь рассказывать о Настасье Филипповне. — Русская «Dame aux Cam'elices»[9]).

__________

Октябрь. Из письма:

Пишу Вам это письмо с наслаждением, не доходящим, однако, до сладострастия, ибо сладострастие — умопомрачение, а я — вполне трезва.

Я Вас больше не люблю.

Ничего не случилось, — жизнь случилась. Я не думаю о Вас ни утром, просыпаясь, ни ночью, засыпая, ни на улице, ни под музыку, — никогда.

Если бы Вы полюбили другую женщину, я бы улыбнулась — с высокомерным умилением — и задумалась — с любопытством — о Вас и о ней.

Я — aus dem Spiel.[10]

— Все, что я чувствую к Вам — легкое волнение от голоса, и то общее творческое волнение, как всегда в присутствии ума-партнера.

Ваше лицо мне по-прежнему нравится.

— Почему я Вас больше не люблю? Зная меня, Вы не ждете «не знаю».

Два года подряд я — мысленно — в душе своей — таскала Вас с собой по всем дорогам, залам, церквам, вагонам, я не расставалась с Вами ни на секунду, считала часы, ждала звонка, лежала, как мертвая, если звонка не было, всё, как все, и все-таки не всё, как все.