Из записок бывшего крепостного человека

5 января у барыни родилась дочь Мария. Было несколько докторов. Большая суета. Невольно я вспомнил о деревне. Там роженицы уходят из общей комнаты в холодный, тёмный чулан, откуда после родов тащат их по 25-градусному морозу в угарную баню, где лежат они дня три и затем являются в избу и принимаются, как ни в чём не бывало, за работу. С кормилицами происходит возня неимоверная. Одна больна, другая без молока, от третьей несёт как из винной бочки. Вообще теперь весь народ, после отмены откупа, с утра каждый день пьянствует, и все улицы переполнены пьяными…

19 февраля ходил на публичную лекцию профессора Богданова[91], который читал о значении зоологических садов и зверинцев. Слушая лекцию, я думал, что в день освобождения крестьян из неволи говорят о том, чтобы сажать зверей в клетки и держать их в неволе.

Приписался к ремесленному цеху.

В марте слушал лекцию профессора Соколова[92] о дыхательных и голосовых органах. После этой лекции стал читать популярную медицину.

Все и везде толкуют о поляках и польской смуте. В Польшу назначается Муравьёв[93]. Говорят, что там творятся большие безобразия. Ну, да и здесь делается много не совсем хорошего. Появилось много просветителей всякого рода. Открываются школы, воскресные классы, читальни, лекции. Однако учат не так, как следует, и не тому, чему следовало бы. После азбуки сразу география и чуть не философия. Нравственно-религиозная сторона забыта, и над религией насмехаются. По моему мнению, в школах должны обучаться не одной только грамоте, но и ремёслам и земледелию. Дети очень скоро поняли бы всё, что им необходимо знать, и приохотились бы к работе. Обратимся к жизни. В деревне ведь ребятишки, как завидят мельницу, сейчас начинают мастерить свою мельницу из щепок на ручье; делают лодку из коры и т. п.

О взрослых я уже и не говорю. Не успеют открыть в какой местности ткацкую, как они начинают расти и после первой через пять лет их в той местности уже десять. Нет, всё идёт не так, как следовало бы.

Напечатанная 5 мая статья М. П. Погодина о польском вопросе[94] и европейской политике привела в восторг простой народ. «Ведомости», в которых печатаются адресы от разных городов и обществ, высказываются против каких бы то ни было уступок[95] полякам и требуют немедленного подавления мятежа. Хотя бы это даже грозило войной с Наполеоном.

Каждый день устраиваются проводы солдатам, идущим в Польшу. Муравьёв с поляками не церемонится и постоянно высылает их в Смоленск. Все радуются.

В июле заключил контракт о найме квартиры в нашем доме с генерал-лейтенантом Колюбакиным, бывшим кутаисским губернатором. Генерал страшно вспыльчив и, как рассказывают, в Кутаиси всех колотил. Извозчик мне вчера рассказывал, что генерал сел и велел ему ехать. Проехав немного, он крикнул: «К сенатору Толмачёву». — «А где он живёт?» — «Как, ты не знаешь, где он живёт?» Бац его по уху. Затем стал колотить по спине, приговаривая: «На Пресне, на Пресне…»

Библиотека у генерала громадная.

15

смерть губернатора Тучкова / служба бывших дворовых катков и Леонтьев / А. В. Повало-Швейковский / поступление на службу на железную дорогу и служба на ней / Киев и его обычаи

24 января (1864) происходили похороны умершего генерал-губернатора Москвы Тучкова. Немало пришлось ему пережить волнений и во время объявления манифеста об освобождении крестьян, и во время студенческих беспорядков.

19 февраля раздался торжественный звон. Я пошёл в церковь к Спиридонию. В церкви молящимися нашёл только нескольких старушек. Народа не было. Стало очень грустно мне. В такой день и не поставить свечки за здоровье Освободителя их. Для кабака вот так всегда находятся и время, и деньги…

В конце года я стал раздумывать о своей жизни, о своём положении и о положении вообще всех бывших дворовых и крестьян. Прошло уже четыре года, как освободили нас от крепостной зависимости. Нас сделали гражданами земли русской. Каждый из нас имеет право теперь заняться тем, к чему он чувствует призвание, имеет право заняться каким угодно ремеслом. Как же воспользовались этою свободою я и все мои знакомые, бывшие дворовые люди? И я и все, кого только я знаю, по-прежнему живут лакеями у своих господ. Почему? Я думаю, что по привычке. Как господа привыкли к нашим услугам, без которых не могут обойтись, так и мы привыкли быть рабами и сидеть на их шее, не заботясь о будущем. Когда мы собираемся вместе, о чём мы рассуждаем? Только о том, как бы устроить общество или контору опять-таки исключительно только для найма прислуги. Только прислуживать, быть лакеями, только, по-видимому, к этому мы и способны.

Другими словами, мы хотя и наёмными и по собственному желанию, но остаёмся всё-таки рабами. Возьмём вот хоть меня. Я и грамотный, и постоянно много читающий и рассуждающий, вот, несмотря на мои тридцать лет, не могу отстать от этой беспечной жизни, не могу решиться поступить куда-нибудь письмоводителем или конторщиком. На словах мы способны на всё, а на деле. Нет у нас ни предприимчивости, ни энергии.