Из записок районного опера

Короче, случился обычняк: с Никодимовым корешились с детства, и после отсидки тот пришёл к Васе отметить освобождение. Хозяин выставил пузырь, раздавили по-братски… Захотелось ещё!.. Давыденко говорит: «Я уж одну выставил, теперь — ты!» Никодимов обиделся: «Чтоб гость — и хозяина угощал?! Да и знаешь ведь, что голяк я — после тюряги…» Раздосадованный Вася попытался гостя выставить Никодимов упёрся. Крики, ругань, мат, кулачная потасовка… В итоге Никодимов схватился за стул, а Вася — за кухонный нож. и одним ранее судимым элементом в районе стало меньше.

Дальше Вася действовал на автомате. Порубав труп топориком на части, сложил кусками на тележку, свёз на соседний пустырь и раскидал по сторонам, рассчитывая, что бродячие собаки всё слопают. (Не сунься проходившая по пустырю бабёнка в кусты — так бы и вышло!). Потом — вернулся домой, второпях помыл пол, квакнул ещё двести, и — завалился спать… Как его будили — уж рассказывалось. Простеньким оказалось дело. Если не лениться и не квасить по-чёрному, то опера такие мокрухи за считанные часы раскрывают.

Но главный соус — в другом…

Когда через пару дней у себя в кабинете задавал я гражданочке Никодимовой последние вопросы по делу, она при взгляде на мои часы вдруг воскликнула: «У моего мужа такие же были, вместе с ним пропали… Там ещё на обратной стороне — гравировка: «Любимому Коленьке — на день 35-летия!» А ваши часы — тоже подарок?..»

Ага, подарок… Её же супружник мне и «подарил»… Кстати, я уж и забыл, откуда часы у меня взялись, иначе снял бы перед разговором… Ответил сухо: «Нет, купил. В прошлом году, в ларьке, кажись…»

Казалось бы — исчерпывающий, исключавший любые кривотолки ответ. Но — нет, уж и тянется к часам любопытствующей ручонкой: «Можно посмотреть, что у вас на оборотной стороне часов написано?..» Ах ты, думаю… погань!.. Кошёлка! Да за кого ж ты меня, офицера угрозыска, держишь?!.

«Что-то вы, гражданочка, юлить начали, и от основной темы отвлекаетесь… Может, скрываете что-то от органов. А?..» — насупился грозно.

Испугалась она, залепетала оправдания, (кто оправдывается — тот уж не опасен!), а я отпрессовал её ещё десятком подобных фраз, грозно посверлил её глазами — она и усохла… Закруглив спешно беседу, я выпроводил её из кабинета, тут же снял часики с запястья — и в сейф швырнул. А вечером, по пути домой, — выкинул в ближайшую мусорную урну.

Ну его к лешему… Ещё залетишь в историю из-за подобного пустяка!..

3. УБИТЫЕ И УБИЙЦЫ.

Когда пришёл на работу в угрозыск, то, помню, так боялся трупов!.. Иногда ужас какие попадались — растерзанные, с вывалившимися внутренностями, с выпученными в предсмертной муке глазищами… Смотреть — и то кошмар, а их же ещё ведь и трогать приходилось, и обыскивать, и транспортировать в морг… Только позднее понял: не мёртвых бойся — живых!.. Но всё равно, и до сего дня возиться с покойниками для меня — удовольствие ниже среднего…

Когда на труп посылают — никогда заранее не угадаешь, «хороший» ли он будет, чистенький, без дерьма и требухи, или же — вонючка, растерзанный, загаженный, вшивый…

Одному моему другу — оперу по этой части особенно везёт: как на жмура пошлют — то такая погань!. Крепких нервов парень, но и он уж занервничал, жалуется: «Ну их к чертям, мертвяков этих…Зарплата — мизер, и ту по три месяца не выплачивают… И не нанимался я к ним дерьмо убирать!.. Чего доброго, ещё и СПИД от мертвяка подцеплю!.… Нет уж, пусть лучше начальство трупы таскает!..» Конечно, такое только в курилке говорится, а напрямую перед начальством варежку не больно раззявишь!..

С годами, регулярно общаясь со всякой шушерой, постепенно теряешь веру в искренность и порядочность кого угодно… Заподозренные в тяжком преступлении (а убийство — самое тяжкое из них!) люди — даже и неплохие, даже и самые лучшие из них — уж столько раз путались и лгали передо мною на допросах!.. Немало таких, кто не умеет врать, искажает факты бездарно и бессмысленно, выдавая себя метанием глаз, дрожью пальцев, неуверенностью интонации… Но нередки и виртуозы лжи, подлинные Мастера вранья… Их вымысел — это сама Мадам Убедительность!.. Накал!.. Потрясающее кипение чувств!.. Совершенно неподдельная п о д л и н н о с т ь в каждом звуке и жесте!.. И если в итоге выясняется, что всё — лишь жалкие враки, призванная спасти злодея от кары, то диву даёшься… И когда в очередной раз слышишь чьи-либо пылкие клятвы в невиновности и горестные рыдания «неправедно оклеветанного», то кривишься скептически: «Было… уже слышал… ничего нового!.. И клялись, и рыдали, и честные глазки строили, а у самих ручонки — по локоть в крови…»

Никому не верю. И — ни во что.

Отдельная тема — исповеди уже изобличённых и признавших свою вину убийц. Когда деться уж некуда, то все они начинают одинаково — с горячего покаяния. «Ах, я — такой!.. Ах, я — сякой!.. Да как я мог содеять подобное?!. Да меня за такое сто раз четвертовать мало!..»