Из записок судебного деятеля

Говоря о присяжных заседателях, нельзя забывать и педагогического значения суда присяжных и значения их решений, как показателей для законодателя, не замыкающегося в канцелярском самодовольстве, а чутко прислушивающегося к общественным потребностям и к требованиям народного правового чувства. Важная педагогическая роль этого суда состоит в том, что люди, оторванные на время от своих обыденных и часто совершенно бесцветных занятий и соединенные у одного общего, глубокого по значению и по налагаемой им нравственной ответственности дела, уносят с собой, растекаясь по своим уголкам, не только возвышающее сознание исполненного долга общественного служения, но и облагороживающее воспоминание о внимательном отношении к людям и о достойном обращении с ними. А это так полезно, так необходимо ввиду многих привычек и замашек, воспитанных нашей обыденной жизнью! Не менее важен суд присяжных и как показатель для законодателя. Примером оправдательных приговоров, составлявших свыше 62 % всего числа постановляемых присяжными и заставивших законодателя призадуматься и выйти из созерцательного положения, явились приговоры по паспортным делам. Перед присяжными не было потерпевшего, не было ничьего материального ущерба, не было со стороны подсудимого ни мщения, ни ненависти, ни корысти, а было нарушение отживших свой век правил… Потерпевшею являлась паспортная система, грозившая за неуважение к себе тяжкими карами. А между тем обстановка и житейские условия обвиняемого зачастую указывали на то, что он был вынужден прибегнуть к нарушению формальных правил, обрекающих его на неизбежные нравственные страдания или трудовые затруднения. И паспортные преступления были коррекционализированы, т. е. наказание за них уменьшено настолько, что дела о них пришлось распределить между бесприсяжным судом и мировыми судьями. К сожалению, однако, редко оказывалось наше законодательство столь отзывчивым на голос общественной совести, звучащий в оправдательном решении присяжных. Оно предпочитало, при повторяемости таких решений, передавать дело от присяжных сословным представителям, т. е. в сущности, как мной уже замечено, коронному суду, не утруждая себя пересмотром хотя бы отдельных статей Уложения о наказаниях с точки зрения их житейской применимости. Во время моего председательства в Петербургском окружном суде было вынесено присяжными оправдание 18-летнему письмоносцу Алексееву, обвинявшемуся в утайке и растрате части вверенной ему корреспонденции, просидевшему восемь месяцев под стражей и чистосердечно сознавшемуся, ссылаясь на полную невозможность аккуратной и своевременной доставки массы писем, приходившихся на его долю. Оправдание это вызвало не только «негодование» и «возмущение», но даже и одну из министерских «бесед» о дальнейшей судьбе суда присяжных. А между тем почти вслед за слушанием этого дела был опубликован отчет о деятельности письмоносцев в Петербурге; из него оказывалось, что в последнее трехлетие перед делом Алексеева число письмоносцев увеличилось на 66 человек (всего было 592 летом и 537 зимой), а число доставленных писем увеличилось на 6 164000, так что каждому приходилось вместо 36 тысяч писем в год разнести 50 тысяч, причем на содержание письмоносцев почтовый департамент испрашивал ежегодно сумму в 75 тысяч рублей. Казалось бы, что вместо негодования на присяжных следовало прислушаться к их решению и подумать об улучшении соотношения между силами письмоносцев, лежащим на них трудом и вознаграждением за него. Казалось бы… но в действительности департамент экономии Государственного совета в близоруких заботах о сокращении расходов уменьшил испрашиваемую ничтожную сумму на 5 тысяч…