Из записок судебного деятеля

Несомненно, что суд присяжных, как и всякий суд, отражает на себе недостатки общества, среди которого он действует и из недр которого он выходит. Поэтому иногда, слушая ссылки на «общественное негодование» по поводу некоторых оправдательных приговоров, обыкновенно отменяемых кассационным судом по нарушению форм и обрядов судопроизводства, невольно вспоминаешь Гоголя. «Над кем смеетесь?! — восклицает он в «Ревизоре» устами городничего. — Над собой смеетесь!» — «Чем возмущаетесь? — хочется сказать этим ярым хулителям, говорящим от лица общества. — Собой возмущаетесь!» По этому поводу интересно отметить, что, по сообщению газет, в Москве недавно состоялось в одном из литературных собраний «заседание», посвященное суду над женоубийцей из ревности — героем пьесы Арцыбашева[198]. Были избраны присяжные, допрошен эксперт, доктор Каннабих, признавший, что обвиняемый действовал не в патологическом, а в физиологическом аффекте и потому вменяем, были произнесены «увлекательные» и «горячие» речи обвинителем и двумя гражданскими истцами, покрытые аплодисментами публики, затем сказаны «красивые, но без подъема» речи двух защитников, и при общем «твердом убеждении», что женоубийца не будет оправдан, присяжные ушли совещаться и… вынесли оправдательный приговор. Можно себе представить, какие нарекания вызвал бы такой приговор, будь он произнесен настоящими присяжными. А ведь они в значительной степени «плоть от плоти, кость от кости» того общества, представители которого собрались судить «по всем правилам искусства» героя Арцыбашева., с той только разницей, что перед ними стоял бы живой человек со слабой волей и уязвленным сердцем, судьба которого зависела бы от их «да! виновен».

Новый суд*

17 и 24 апреля настоящего года исполняется 50 лет с торжественного открытия в Петербурге и Москве судебных установлений, образованных по Уставам 1864 года. С этого времени началось претворение чудной книги нового и необычного закона в житейскую действительность. То, что дотоле являлось начертанием глубокого замысла строителя, входило в соприкосновение с настоящей жизнью, подвергаясь практической оценке и осуществлению в обстановке бытовых условий и общественной подготовленности.

Мне уже не раз приходилось писать и говорить о ходе созидания Судебных уставов, об их значении в общем укладе нашей государственной жизни и о тех требованиях, которые предъявлялись их составителями к организации отправления правосудия, долженствовавшей поставить на место отживших расправы и волокиты настоящий суд, достойный такого названия. Не хотелось бы повторять уже сказанного по поводу пятидесятилетия обнародования Судебных уставов. Но людей, помнящих и лично переживших светлое время введения этих Уставов в действие, осталось очень мало. Во всем Петрограде едва ли можно насчитать их более семи-восьми. К числу их принадлежу и я. Невольно соблазняет мысль вспомнить это время и все связанные с ним образы и впечатления. Пройдет немного лет, и, вероятно, этих хранителей воспоминаний и живых носителей предания не станет. А между тем, как учит жизнь, пока живо предание, под знаменем его могут работать разные поколения. Но раз это знамя склонилось долу, те, кто должен бы стоять под ним, разбегаются в разные стороны, и предание тонет в тумане прошлого или извращается к услугам злободневных интересов. В жизни людей моего поколения великие реформы шестидесятых годов играли большую роль, встречая первые служебные шаги этих людей и направляя их по дальнейшему пути. Они светили им, как маяк в житейском море, и чем дальше приходилось уходить в это море, тем с большей верой в правильность избранного курса обращались к этому маяку усталые, встревоженные и умиленные или нередко и, к несчастью, пристыженные взоры. Из этих реформ крестьянская и судебная захватили при проведении их в жизнь наибольшее число деятелей и наиболее ощутительно отразились на различных сторонах общественной жизни, в которой под их влиянием нарождались новые отношения, вырастали новые понятия и создавались новые типы.