Читаем Из зарубежной пушкинианы полностью

Из зарубежной пушкинианы

В этой книге Пушкин приходит к читателю из-за границы, где он сам, «невыездной поэт», никогда не был. После 1917 года Пушкина за границу увезли изгнанники, которым казалось и мечталось, что очень скоро они вернутся на родину. В их архивах, дневниках и воспоминаниях Пушкин оставался частью (и очень большой!) России, которую они страстно любили и покинули не по своей воле. Потребовалось около века (и даже больше), чтобы «зарубежный» Пушкин вернулся в родные края.Автор книги Владимир Фридкин, доктор физико-математических наук, сотрудник Российской Академии наук, профессор университета Линкольна (США) и Торенто (Италия), пушкинист и литератор, много этому содействовал.

Владимир Михайлович Фридкин

Биографии и Мемуары18+

Владимир Фридкин


Из зарубежной пушкинианы

Большая часть фотографий в этой книге сделана автором и опубликована впервые.

Памяти мамы


Как создавалась эта книга

Эта книга не столько писалась, сколько составлялась и редактировалась. В нее вошли работы по Пушкину и пушкинскому писательскому кругу, публиковавшиеся автором на протяжении нескольких десятков лет. Написано несколько новых сюжетов. Включено много никогда не публиковавшихся фотографий и рисунков.

Начало было положено заданием моего школьного друга Эйдельмана поработать над архивом друзей Пушкина, князя А. Б. Козловского и Я. Н. Толстого, «выплывшего» в 70-х годах неизвестно откуда и объявившегося в Парижской национальной библиотеке. Перед моим отъездом в Париж Натан сказал:

— Мне, историку, по понятным причинам ехать за границу не разрешают. А тебя, физика, по непонятным причинам туда пускают. Найди время и загляни в отдел рукописей на улице Ришелье.

Время было советское, и Натан забыл, что по тем же «понятным» причинам меня не выпускали на Запад почти пятнадцать лет. Но потом я удостоился международной премии за создание первого в мире ксерокса. За премией надо было ехать в США, и меня стали выпускать. Сначала изредка, потом — чаще. И я стал выкраивать время для работы в западных архивах. Так вышли три моих пушкинских книги: «Пропавший дневник Пушкина» («Знание», 1991), «Чемодан Клода Дантеса» («Книжный сад», 1997) и «Дорога на Черную речку» («Вагриус», 1999). Как только работа по физике стопорилась (это бывает всегда и у всех), я брался за литературную. Вроде тех самых хитрых папаш у Маяковского («землю попашут — попишут стихи»).

Под прицелом я держал библиотечные и семейные архивы на Западе. Они были мало исследованы: в них было трудно попасть из-за железного занавеса. А семейные архивы — это не только новые документы. Это еще и живые люди и их судьбы, пушкинские потомки, от которых до Пушкина, по выражению Эйдельмана, — два, три рукопожатия. Это еще и воспоминания, перешедшие в наследство от отца и деда. Аура, воздух пушкинского времени. У нас он за три четверти XX века рассеялся колючими ветрами, дувшими от Святогорья и Финского залива до восточных хребтов ГУЛАГа. А в чужом краю, в старых русских домах Латинского квартала, среди седых развалин Вечного города, где и не ступала нога Пушкина, этот быт, этот воздух как бы застоялся. Его перенесли сюда изгнанники.

Правильно было бы назвать эту книгу «Моя зарубежная пушкиниана». Ведь охватить все сокровища, хранящиеся на Западе и еще ждущие своего возвращения на родину, одному человеку, и даже одному поколению, не под силу. Поэтому эта книга — лишь география моих путешествий, история моих удач и разочарований. Но книга под названием «Моя зарубежная пушкиниана» уже существует. Так назвал свою небольшую книгу Сергей Лифарь, великий танцор, балетмейстер и страстный пушкинист. Не хотелось бы повторяться.

Поэтому я назвал книгу «Из зарубежной пушкинианы», чтобы не вводить читателя в заблуждение. Автор льстит себя надеждой, что она заинтересует читателя, заставит задуматься над связью времен и преемственностью русской культуры.

В. М. ФридкинМосквасентябрь 2005 г.

Один день в Сульце

Тот незабываемый день я неожиданно пережил снова несколько лет спустя, в гостях у профессора Нитше.

Рудольф и его жена Хильдегард живут под Фрайбургом, в Шварцвальде, в доме на берегу горной речки. Вечером за окнами гостиной синели сугробы, мела метель. Окна старой часовни на крутом берегу светились желтым светом. За ужином, рассказывая о своем институте, Рудольф отвлекся, как будто что-то вспомнил: «Кстати, тебе привет от месье Брауна. Мы заезжали недавно в Сульц. Барон Марк де Геккерн-Дантес уже два года как умер. А твои цветные фотографии давно готовы. Вот они…»

Разглядывая фотографии, я вспомнил во всех подробностях удивительный день, проведенный в Сульце…

Зимой 1978 года мы встретились с западногерманским физиком Рудольфом Нитше и его женой Хильдегард на конференции в Париже, проводившейся университетом Пьера и Марии Кюри. После конференции я возвращался в Дижон, где читал лекции. Это был конец января, и неделя у меня оставалась свободной — университет был закрыт на каникулы. Нитше предложил провести это время вместе. Но где? И вот тогда я сказал, что хотел бы съездить в Сульц. «Сульц? Где это?» — спросил Рудольф. Мы с трудом разыскали на автомобильной карте маленький город, расположенный в Эльзасе между Кольмаром и Милузом, в 70 километрах от Фрайбурга. «Но почему Сульц? Впрочем, нам это очень удобно, мы возвращаемся домой на машине через Кольмар, и это всего 15 километров в сторону».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
12 Жизнеописаний
12 Жизнеописаний

Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев ваятелей и зодчих. Редакция и вступительная статья А. Дживелегова, А. Эфроса Книга, с которой начинаются изучение истории искусства и художественная критика, написана итальянским живописцем и архитектором XVI века Джорджо Вазари (1511-1574). По содержанию и по форме она давно стала классической. В настоящее издание вошли 12 биографий, посвященные корифеям итальянского искусства. Джотто, Боттичелли, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Тициан, Микеланджело – вот некоторые из художников, чье творчество привлекло внимание писателя. Первое издание на русском языке (М; Л.: Academia) вышло в 1933 году. Для специалистов и всех, кто интересуется историей искусства.  

Джорджо Вазари

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Искусствоведение / Культурология / Европейская старинная литература / Образование и наука / Документальное / Древние книги