Из жизни ангела

— Нет повести печальнее на свете. Ариадна сгубила. Умнейшая была баба, да охмурил ее герой-любовник из массовки. Ему «кушать подано» играть, а он на Лабиринт замахнулся. Пожалела Ариадна убогого, написала разработку роли, и все — конец великой идеи. А ведь любила Театр… О, женщины! Вам имя — вероломство! — воскликнул трагик, разгоняя катер.

— Вон вход светится!

— Мы пойдем другим путем.

— Каким?

— По монологу Короля Лира.

— Почему?

— Мне больше нравится. Держитесь. Шекспира нельзя читать с потерей темпа. А темп у него — ого!

Трагик яростно бросил ракету в отверстие сбоку от главного входа. После каждого поворота лабиринт менял цвет. Мельтешение огней и жестокие перегрузки, когда актер швырял катерок то вправо, то влево, самым плачевным образом сказались на ангеле и черте. Ракета стонала, двигатель ревел, трагик грохотал Шекспира.

— Дуй, ветер! Дуй, пока не лопнут щеки!

Лей дождь как из ведра и затопи

Верхушки флюгеров и колоколен.

Вы, стаи молний, быстрые как мысль,

Деревья расщепляющие, жгите

Мою седую голову! Ты, гром,

В лепешку сплюсни выпуклость вселенной

И в прах развей прообразы вещей.

И семена людей неблагодарных!

Авразил очнулся от тишины. Катер зарылся носом в знакомую лужайку неподалеку от института физики.

— Сели?

Трагик кивнул, и устало обмяк в кресле.

— Ну, как? Я был хорош?

— Более чем.

— Любимейшая роль!

Черт вертелся как на сковородке:

— Не нравится мне это. У них над территорией академии должен быть силовой барьер, а мы сели.

— Разберемся.

Ангел и черт выбрались из ракеты и на подкашивающихся ногах побрели на разведку. Внезапно черт увидел неподвижные ряды ученых с Академиком во главе.

— Авразил! — заорал нечистый, — Голубей! Я был прав!

Тут его накрыло силовым полем. Черт захлебнулся криком.

Авразил едва успел поднести к губам свисток. Теряя сознание, ангел увидел, как открываются створки шлюза, и стая белых птиц, натасканных на дев, пробивая все преграды, все загогулины пространства, летит к цели. Их не остановить. Они несут не оливковую ветвь. Они несут новую жизнь.

— Это ж надо было быть таким идиотом, чтобы на мой саквояжик наложить божественное заклятье! — разорялся нечистый, — Ты посмотри, дура крылатая, что с моими приборами и зельем сталось!

Авразил улыбался, разглядывая облака. Черт шумел не первый час. Когда их отупевших, измученных экспериментами, выволокли из лаборатории и сложили на лесной опушке, Авразил подумал: «Каюк». И увидел аспирантов, несущих саквояжик черта и — нет! — Липатия. Все стало ясно, когда к бывшим подопытным кроликам (или крысам) вышел Академик. Вернее вышла, величаво неся свой округлившийся животик.

Черт ухмыльнулся и двинул локтем ошалевшего ангела.

— Что я тебе говорил? Ей теперь наука до фени. Ей надо младенца родить!

Явно смущенные физики быстро удалились. Полуденная лампа ближнего света дарила теплом. Приятная дремота шипучей волной растеклась по телу ангела. Авразил уснул.

Пробудился он на закате. Рядом стонал и метался во сне Липатий. Черт, в сторонке, ковырял замок саквояжика.

— Выдрыхся? Снимай заклятье. Будем доставать оружие возмездия.

— Не надо. Плюнь и забудь. Главное — живы.

— Я плюну. Я им так плюну! Чего лежишь? Вставай. Куда тебе теперь письма писать?

— Какие письма?

— Ты, вроде, скрыться хотел.

— Передумал. С вами вернусь.

— С ума сошел? Забыл, что тебя на Небесах ожидает? Беги, ангел, пока крылья не обломали.

— От Бога спрячешься, а от себя? Я эту кашу заварил, мне и расхлебывать.

— Нашелся крайний. Бардак разводить — все вместе, а отвечать тебе одному? Ладно, щекастенький, я чужую дурь уважаю. Низвергнут, приходи к нам. У нас кадры ценят.

— Нет, спасибо. Раньше — может быть.

— А сейчас чем тебе Ад плох стал? У нас там порядок, не то, что у вас.

— Да, конечно. Только слово «порядок» — оно одного корня с «порядочностью», а у вас как-то так получается, что «порядок» от слова «пороть» происходит.

— Ишь, филолух хренов. Твердая рука ему не нравится! Нас иначе в узде не удержишь. Мы тебе не облаки в штанах. Извини, Авразил, но нет в тебе мятежного духа. Не бунтарь ты.

— Нет, — легко согласился ангел, — Ты, между прочим, тоже. Только без обиды, какой из тебя бунтарь? Это ведь что-то тупое и тяжелое, вроде бревна, которым стены сокрушают. Таран. Чем заканчивается, известно: резня, кровь, насилие, грабь награбленное. Ты, мне кажется, просто возмутитель спокойствия.

— Спасибочки на добром слове.

— Ты вслушайся. Возмутитель спокойствия. Это сила, заставляющая время ускорить свой ход; сила не разрушительная, но созидающая; сила обновления…

Авразил неловко замолчал. Он сам не ожидал, что произнесет такой панегирик. Черт и вовсе едва не заалел от комплиментов. К счастью, замок саквояжика, наконец, не выдержал. Черт увидел прокисшие зелья, вспучившиеся корпуса приборов, безнадежно испорченную подкладку. И первой же фразой разрушил свой идеализированный образ.

На куполе зажглись лампы дальнего света, когда два ангела и черт покинули мир ученых. Липатий был очень слаб, его приходилось поддерживать с двух сторон.

— Интересно, что стало с актерами? — спросил Авразил.