Из жизни двух городов. Париж и Лондон

По наблюдениям Мерсье, в Лондоне не было нужды в чистильщиках. Еще в начале восемнадцатого века застройщики Вест-Энда предусмотрительно вписали в условия своих лизинговых контрактов пункты, включавшие мощение улиц и мытье мостовых в соответствии с Парламентским Актом о мощении улиц и Актом об освещении (оба были приняты в 1761 году), а также Актом о строительстве, принятым в 1774 году. В своих «Параллелях» Мерсье требовал, чтобы улицы Парижа были обустроены лондонскими пешеходными дорожками — тротуарами. В Париже дорожные происшествия, приводившие к человеческим жертвам, были настолько распространены, что полиция в расследованиях подобных инцидентов следовала практическим правилам. Например, если пешеход попадал под заднее колесо повозки, виноватым считался он сам, — предполагалось, что у него было время отскочить. Однако в случае, если его переезжало переднее колесо, виноватым признавали извозчика, который, по всей вероятности, невнимательно следил за дорогой и не смог вовремя затормозить. Сочетание жидкой грязи и быстро движущихся повозок означало, что пешеходов периодически с ног до головы окатывало грязью. Парижская грязь была настолько прилипчива, что даже появилась поговорка: «прилип как парижская грязь». На стороне грязи были и равнодушные к страданиям пешеходов домовладельцы, и вечно забитые сточные канавы, поэтому грязь легко отражала робкие атаки Городской санитарной службы, пытавшейся воздействовать то на домовладельцев, в чью обязанность входило чистить улицы перед входом, то на частные фирмы, занимавшиеся уборкой по контракту.

Необходимость перепрыгивать или обходить грязные лужи под улюлюканье мальчишек-разносчиков: «Давай! Давай!» — делала саму мысль о том, чтобы не спеша прогуляться по Парижу, смешной и нелепой. Выйти на улицу нарядно одетым? Quelle absurdité[47]: одной повозки, заехавшей колесом в сточную канаву достаточно, чтобы праздничный костюм превратился в грязное, дурно пахнущее тряпье. Кстати, сточные канавы в Париже проходили посередине улицы, а не сбоку, между краем проезжей части и тротуаром, как в Лондоне. В конце семнадцатого — начале восемнадцатого века парижанин среднего достатка, подражая аристократической элите, избегал передвигаться по городу пешком, не желая показаться canaille — презренным плебеем. Конечно, в свете опасности, которой подвергались на улице пешеходы, его можно было понять. Парижские фланёры восемнадцатого века тенденциозно заявляли, что именно грязь на дорогах помешала сближению социальных слоев населения, что привело к упадку патриотических чувств у горожан. «Вы, бешеные псы! — гневно заявлял Ретиф де ла Бретонн в одной из речей в 1788 году, обращаясь к гипотетическим властям. — Кто дал вам право обливать нас грязью?»

Правда, и в Париже существовали места, где фланёры могли вволю нагуляться, показав себя во всей красе: бульвары. Эти пешеходные зоны возникли в 1670-х и тянулись вдоль фортификационных сооружений. В 1670–76 годах крепостные валы Порт Сен-Антуан и Порт Сен-Мартен стали первыми парижскими «променадами». С течением времени длина бульваров росла, составив в итоге более 4,5 километра. Бульвары, так же как сад Тюильри, Люксембургский сад и Арсенал представляли собой особый «заповедник» с ограниченным числом входов и выходов. Городские власти, желая, чтобы бульвары и дальше оставались пешеходной зоной, ограничили количество дорог, ведущих от них в город, и лимитировали использование транспорта на самих бульварах. Поэтому, когда Декран сравнил улицы Лондона с парижскими променадами, он имел в виду, что по ним можно гулять с таким же удовольствием, как и по бульварам и королевским садам Парижа: центр города действительно был привлекательным местом для прогулок. «Однако, — добавляет Декран, — не следует выходить на улицу, не приняв меры предосторожности». Здесь мы снова встречаемся с привычными комплексами «француза в Лондоне»: Декран настаивает, что парижанину не следует одеваться как дома (то есть в шелковый камзол), носить парик с косичкой и шпагу на боку. Более или менее воспитанные лондонцы просто посмеются над таким «пугалом», а толпа может начать глумиться, даже кидаться грязью. «Конечно, такие инциденты весьма неприятны, — соглашается Декран, — этого не должно происходить!» Они указывают на плохую работу лондонской полиции и на отвратительные манеры британской черни. «Но что будет, — тут же добавляет автор, — если лондонец, будучи в Париже, захочет вести себя по-английски и начнет громким голосом высказывать свои политические взгляды? Не возмутит ли такое поведение парижан?». Скорее всего, оно покажется им крайне вызывающим (особенно учитывая присутствие вездесущих шпионов, подслушивавших и подглядывавших за прохожими). Так и получается, делает вывод Декран, что в одном городе полиции слишком мало, а в другом — слишком много. (Мы согласны с автором: одной из важнейших причин нашего исследования двух городов было желание выяснить, где же именно лежит эта «золотая середина»).