Из жизни ёлупней

Близимся к Басандайке. Готовятся выходить мужики с холодильником. Мы поговорили о Сибири, её истории, богатстве её недр и перспективе отделения от метрополии. За окнами – тьма, впереди – Тайга, слева и справа – колючая проволока, за которой колонии не то общего, не то строгого режима. Отступать некуда.

А.Ф. после случая с амитриптилином в бийском поезде, когда, внезапно очнувшись на полном ходу, не смог вспомнить, кто он такой и куда едет, решил больше таблеток не пить. Столь переменчиво сердце людское! Зато свобода воли – налицо. А я насчёт таблеток – не знаю, не знаю… Просто пить – хочется. Хочется ждать Тайги

в этой связи.

15 МАЙА 90

Световой день ужо.

Сели ночью в Тайге на «Новосибирск – Иркутск». Скачков взял билет на вокзале в первый вагон, но подделал его в наш с А.Ф. вагон № 6. Доехали нормально, особенно я, всё ж таки принявший друга амитриптилина внутрь.

В Красноярск въехали часов в 14. Отправились по наколке Федяева (которую он дал по телефону из Томска, собираясь в Омск, нам, находившимся в Новосибирске) на троллейбусе № 5 до Дворца молодёжи, где пытались выяснить, не выступаем ли мы у них. Замдиректора обзвонила что могла – выяснила, что выступаем мы в ГорДК, а где жить будем – нам там объяснят. Что ж…

Пошли, объяснённые, в ГорДК. И сразу же встретили Федяева со товарищи, они стремительно убедили нас, что жить будем в гостинице «Юность» при Дворце. И действительно, мы пришли туда и вселились все, включая «левого» Скачкова, в трёхместные нумера. Я, А.Ф. и Толик – вместе. Только присели в нумере на кровати (стульев нет), пришёл Сухушин, спросил, где ближайший или какой угодно винный магазин. При себе он имел пищевой бак с краником, куда можно складывать бутылки, а можно и просто жидкость наливать. Удивительная вещь в арсенале группы «Волосы»!

Про магазин мы хотя ничего не знали, но благословили Аркашу на самостоятельный поиск, дали денег. События пошли впереди нас.

Сейчас 17.00.

* * *

Есть народное мнение, что кефир и бланшированная сельдь «Иваси в масле» женским половым органом пахнут. А вот в поезде № 174, проснувшись вскоре после станции Козулька КЯР ЖД (Родина Петропалыча!), стали мы с Максом осуществлять столь милый его сердцу satisfaction (под знаком которого он живёт последний год с лишком) – есть печение Толика и запивать его кипятком титана. Я выпил последние капли, а Макс, оставшись с навязшим на зубах печением, пробурчал: «Что ж, я не маленький – хуй пососу».

Так вот ляпнешь не подумав, а потом придурковатые красавицы интересуются: вы оттого ко мне не пристаёте, что Великий пост соблюдаете, – или вы всё-таки пидарас?..

ПОВТОРЯЮ: 16 МАЯ.

Восстановление всей цепи событий вчерашних вечера/ночи невозможно, потому что все нажрались питьевым спиртом (по 21 р. 70 к. бутылка) вперемешку с томатным соком и не осталось ни одного вменяемого лето– и баснописца.

* * *

Вечер авангарда, как мы и ожидали, оказался полной хернёй.

На стенах – картины местных шизофреничек, на сцене – поют – или хорошо знакомые («Волосы»), или такие, которых даже Януш Корчак из чистой жалости лично бы отвёл в газовую камеру. Мы вышли на сцену последними, втроём, одолжили из первого ряда ребёнка, поставили на клавиатуру рояля, по которой он с удовольствием ходил (хотели авангарда, какастики? Получите!). Прилегли на сцену в обнимку с микрофонными стойками и зашептали свои стихи. Такого успеха не имел даже Хлебников! – всего за двадцать минут от пятисот, примерно, зрителей в зале остался десяток, приблизительно, мужиков, громко обсуждавших, стащить нас за ноги со сцены или не стащить.

Потом устроительница всего Л. Астраханцева со слезами на глазах пыталась отказать нам в обещанном гонораре, но мы её заломали.

Однако главным событием дня, конечно, было знакомство с Андреем Геннадьевичем Поздеевым, патриархом живописного модерна в Сибири, из-под мольберта которого вышли П. П. Гавриленко и много других мастеров пустоты. Если бы Петропалыч в прошлом году не сводил Макса к Андрею Геннадьевичу, тот бы нас

не принял, потому что опасается незнакомых молодых людей. Трое для него – уже «как вас много!». Но – обошлось: не нахамили, пили чай с вареньями и задавали почтительные вопросы о природе творчества. А Поздеев – маленький, похожий на Пикассо, переодетого пенсионером, – посасывал из блюдечка и отвечал, что у него сейчас нет особо времени об этом думать. «Рисую много, – говорил он, указывая на гигантские, в два его роста, картины. – Рисую, рисую, целый год рисую. За год холстов сто выходит. Потом из них беру шестьдесят-семьдесят – и на помойку…» – «Почему?!» – простонали мы. «Потому что – гОвно», – добродушно пояснил Андрей

Геннадьевич.