Из жизни ёлупней

8:00. Стояли в Колонии Омской обл. Очень долго. Заплетаясь феназепамовыми щупальцами об рельсы, посетили станцию. На всём лежит пыль. Поспал ещё. У моряков радио орёт на весь вагон, Сижу у окна со скоростью 70 км/ч относительно придорожной флоры. А снотворная потенция во мне всё равно не исчерпана.

* * *

Промчались Барабинск и продолжаем дальше, опаздывая на 1,5 часа. Ввиду с ремонтом путей. Попили кофий, доели свой паштет, по моей инициативе таки угостились тётенькиным сыром. Она рассказывала в ходе завтрака, как её в грязелечебнице под Барабинском мужики в грязевые конверты заворачивали и как ей было неловко. Успокоил её тем, что они врачи.

Насыщение привело к извержению каловых масс, к каковому процессу всегда располагают вагонные перемещения. Слегка поташнивает. Деревья за окном почти голые. Это нам не Горький-Москва, это нам Юрга Болотная! Ощущений в принципе никаких, в голове – тяжесть, в жилах – феназепам, в животе как-то неуютно. Любовь бродит в подкорковых областях лиловой тенью пакта Молотова – Риббентропа. По большому счёту, хочется выйти на землю, желательно в Томске, в отличие от втянувшегося в путешествие А.Ф., который обжился в нашем бронепоезде, ему теперь – хоть куда, лишь бы ехать и ехать и пищу чтоб бесплатно давали.

Так недолго и в ревизоры железнодорожные податься.

* * *

И вот мы приехали… Хотя стоп! Если, дорогой читатель, ты не являешься работником МПС, а ведь ты им не являешься, то какое дело тебе до этих транспортных перипетий-перепутий? Сам, что ли, не катался по железке через пол-Союза? И к чему эти предыдущие строки, в которых информации почти ноль, если не считать жалобна здоровье?

Да, дорогой читатель, милый и единственный друг, ты…ты… ты… ты сячу раз прав, но я так хочу, а ты ещё потерпи – всё не так уж анально, как может с панталыку показаться…

Новосибирск был серый. Пальто встретившей нас Ольги – чёрное. Цвет наших лиц… тоже серый. Один серый, другой белый – дваля-ля-ля…

Фёдор сидел на чемоданах. Его мысли были о Германии, тогда ещё Западной. Наличествовали: бутерброды, чай, мёд, разговор – о чём-то дежурном, дневально-ночевальном, о чём-то неблизком, словно покушение на Папу Римского. (Кстати, почему русские так любят упоминать этого наместника Отца и Сына на Земле? Вот она, тяга к буржуйской Европе! Или потому, что отцами в детстве недоласканы, да ещё заграничными? Вот о чём целый роман можно наваять – но это не для ёлупней, конечно. Это я так, в порядке разрядки-подзарядки.) Итак, Фёдор, любезный, был далеко. Мы думали о: ночлеге у Куртукова, возвращении в Томск, пережитом. Музыка была симфонической. Прощание – сдержанным. Номер автобуса – восьмым. Одиннадцать дрессированных градусов Андерса Цельсия холодили напутешествовавшееся лицо.

Академгородок не изменился ничуть. У Куртуковых было хорошо, и – чай.

Ночь прошла. Утро с нами на полосатые надувные матрацы прилегло. Факты перепутались с переживаниями. Лёжа на пляже в леденящем песке, я с сочувствием смотрел на служащих ОСВОДа, куривших, оседлав перевёрнутые лодки, – им некого было спасать в холодной воде, разве что добыть для Родины немного солнца. Никто

не бултыхался в ледяных волнах – разве что под ними, как в нашем подсознании трупы и зародыши чего-то/кого-то неведомого нам и ведомого не нами, ведо мыми.

Продолжался май. Я и Ольга шли с пляжа, фотографируя всё подряд. Макс осуществлял звукозапись чего-то науменковского. Мы ужинали с Куртуковыми, всем было хорошо; и Макс звонил по межгороду, и я звонил по межгороду тоже. Тяга к дому, кайф от путешествия, любовь и словотворчество жизневращающе ворочали тяжёлыми крыльями нашего ego.

Мы узнали, что m-lle Астраханцева приглашает нас в Красноярск и оплачивает проезд. Мы шли по ночному проспекту Строителей – опять вдвоём (неразлучные, как попугайчики, хором щебечущие), ибо Ольга решила погостить ещё, – на станцию Сеятель, на родимый бийский поезд до Томска. Приключений не было. Опять была

ночь.

Так закончилась эпоха бессознательных путешествий в объективном, согласно решениям последнего Пленума ЦК, мире, началось осторожное существование внутри, полное чудовищного драматизма и саспенса, кажется бесконечного, сладостно не имеющего потенции финишировать. Ну, поможем ему –

КОНЕЦ первого куска.

ПРИЛОЖЕНИЕ НАМБА ВАН

Отдыхали, оттягивались и «папашку» вконец загоняли…

А.Ф. рассказывал за завтраком, что никогда не мог доесть кашу до конца: она его стремительно насыщает. А сейчас, в полвторого ночи, после восьми, в сумме за день, часов у бильярда, он сидит курит, ест сухарь, следит за последним комаром в нашем бунгало в июне 90-го года на базе отдыха «Синильга», что на Оби, и, говоря о завтрашней каше, рассуждает о том, что она – это вообще новосибирский прикол: Фёдор Лютов по утрам гостей кашами потчует, Куртуковы – тож…