Из жизни карамели

Сырная тарелка резко отличалась от тех тарелок, к которым Рыба-Молот привык в других, менее экстремальных заведениях. Во всяком случае, он не нашел там ни бри, ни рокфора, ни камамбера, ни даже пармезана. Сырную лигу представляли сорта, находящиеся в самом низу турнирной таблицы (с угрозой вылета в первый дивизион): костромской, российский, адыгейский и, прости господи, пролетарский колбасный. Наличие в тарелке последнего возмутило Рыбу – равно как и якобы французское вино якобы пятнадцатилетней выдержки, подозрительно похожее по вкусу на портвейн «Три семерки».

– Портвешок галимый, – поморщился Рыба после первого глотка.

– Ага, – мечтательно улыбнулась Вера Рашидовна. – Чернила «Три топора»! Я по молодости столько его вылакала по подворотням – мама не горюй!..

Еще при первой встрече в аэропорту Рыба смекнул, что они с работодательницей находятся примерно в одной возрастной категории. Следовательно, атрибуты их юности (с незначительными вариациями и поправками на пол, окружение и воспитание) вполне совпадают друг с другом. Но представить Веру Рашидовну стоящей в подворотне с бутылкой портвейна в руках!.. А почему бы и не представить? Очень даже. Легко!

– А еще было пойло под названием «Дар лозы».

– Точно! – мгновенно среагировала Вера Рашидовна. – Только мы его называли «Удар дозы». Бр-р, кислятина!

– Портвейн «Агдам»…

– Гадость!

– Кубинский ром с лошадью на этикетке…

– «White Horse»! Он меня с ног валил. А вообще – мерзость!

– А индийские ароматические сигареты! Вы курили индийские ароматические сигареты?

– Нет… – расстроилась Вера Рашидовна, но тут же воспряла духом. – Зато мы в те годы смазывали какую-нибудь «Магну» вьетнамской звездочкой, и получались сигареты с ментолом.

– Сигареты с ментолом тоже были, – вспомнил Рыба. – Длинные, черные, в зеленой пачке…

– Они назывались «More». А ликер «Амаретто»?

– А спирт «Ройял»?

– И как только после всей этой дряни живы остались? – Вера Рашидовна выглядела искренне удивленной. – Не ослепли и не скопытились к чертовой матери?! Ну, выпьем за юность? Пусть она длится как можно дольше!..

Личное состояние г-жи Родригес-Гонсалес Малатесты позволяло продлить юность практически до бесконечности: от сорока – глубокий пилинг с элементами фотоомоложения, от сорока пяти – ботекс и золотые нити, после пятидесяти – круговая подтяжка лица и выборочное криогенное воздействие, ну а к семидесяти трем – глубокая крионика с полным замораживанием и последующим оживлением через сто лет и реинкарнацией в Милу Йовович пополам с Памелой Андерсон. Интересно, через сто лет она еще будет помнить о «Трех топорах» и вьетнамской звездочке?

Такие женщины, как Вера Рашидовна, не забывают ничего.

– Пусть! Пусть юность длится вечно, – подхватил Рыба-Молот и чокнулся с Верой Рашидовной портвейном, который теперь показался ему очень даже ничего. – И пусть всегда будет солнце.

– И пусть всегда будем мы! – торжественно провозгласила та часть Веры Рашидовны, которая отвечала за немецкое атлетическое порно. – Расскажите мне о себе, дорогой мой.

– Нечего особенно рассказывать…

– Ну, не скромничайте. У вас наверняка было удивительное прошлое.

– Ничего особенно удивительного в нем не было. Ну, служил в горячих точках, – неожиданно для себя мелко соврал Рыба.

– Нисколько не сомневалась в том, что вы – героический человек! – Грудь Веры Рашидовны заходила ходуном.

– Был тяжело ранен в живот, еле выкарабкался… На теле и на душе остались шрамы…

– Бедняжка!

– Потом долго не мог приспособиться к мирной жизни. Слыхали про «вьетнамский синдром»?

– Вы и во Вьетнаме воевали? – Вера Рашидовна округлила глаза.

– Ну, во Вьетнам я не успел по возрасту… И в Афган тоже. Зато побывал в Карабахе, Приднестровье и Югославии…

– Было опасно? – На глазах Железной Леди показались густые глицериновые слезы.

– Разве в двадцать лет думаешь об опасности?

– Какой вы бесстрашный!

– Обыкновенный…

– Ничуть не обыкновенный! Поверьте мне, я видела многое и многих…

В отличие от Рыбы-Молота, не сказавшего за последние пять минут ни слова правды, Вера Рашидовна не лгала. Вера Рашидовна была тертым калачом. И на раз-два могла бы раскусить гнилой орех Молотовского вранья.

Но почему-то этого не делала.

И Рыба-Молот ясно видел – почему. Дымные волки и оборотни, вопреки его страстному желанию, никуда не делись, они кружили в опасной близости от лица Веры Рашидовны, а двое из них пристроились поблизости от ее уха.

Хоть бы свалили куда-нибудь, задрыги, портите весь пейзаж, – с тоской подумал Рыба, – и… О-опс, упс, вуаля – зловредные нгылека исчезли так же внезапно, как и возникли, растворились в воздухе. Рыба, ободренный такой покладистостью духов, продолжил:

– И вот этот «ничуть не обыкновенный человек», который с детства питал тягу к кухне и даже получил соответствующее образование, устроился работать поваром…

– Потрясающе!

– …пришлось поездить по стране.

– Представляю себе!

– …и поработать за границей. Э-э… в Скандинавии. И не только.

– Надо полагать, и на юге Европы бывали, если так увлечены средиземноморской кухней?