Из жизни карамели

Несколько секунд Рыба соображал, кто такой рогоносец. Как-то раз Кошкина поволокла его на очередную ретроспективу итальянского кино девятьсот-лохматого года и там вроде бы был фильм с этим же словом в названии… ага, он назывался «Великолепный рогоносец»! Заглавную роль в фильме исполняла красавица актриса Клаудиа Кардинале, и Рыба (тайком от Кошкиной) даже пустил слюну – так ему понравилась шельма Клаудиа. Но потом, прикинув, сколько лет назад был снят фильмец (получалось никак не меньше сорока!), приплюсовав эту цифру к возрасту экранной героини и представив, как она выглядит сейчас, тут же втянул слюну обратно.

Женщины элегантного возраста не в его вкусе, так-то!

А рогоносец… Рогоносец – это муж, которому изменила жена. Наставила рога, в просторечии.

Исходя из этого рогоносцем можно считать бедного депутата Городской думы Николашу. Не будет ли великой наглостью, совратив его жену, требовать от него еще и денег? Рыба считал, что будет, но, если сеть PGN настаивает, – требовать придется.

Потому что никто другой в этом городе денег Рыбе-Молоту не даст, коню понятно.

Сделав два глубоких вдоха и только один выдох, Рыба осторожно приоткрыл дверь в коридор: никого. Остается надеяться, что Вера Рашидовна после всех сегодняшних утех спит сладким сном, а ее телохранители удалились по своим неотложным делам. Другие обитатели дома не представляли никакой опасности, и встречи с ними Рыба не боялся.

Нужно только найти Николашу.

Как и предполагал Рыба, Николаша обнаружился в детской. Он в оцепенении сидел перед неутомимой «Kleineisenbahn», гоняющей паровозик с вагонами туда-обратно. Видок у Николаши был тот еще: одежда в полном беспорядке, физиономия исполнена печали, а волосы на голове – всклокочены. Такую прическу в шахрисабзском детстве Рыбы-Молота называли «Взрыв на макаронной фабрике». Судя по всему, взрыв был ядерным.

– Привет, – сказал Рыба, присаживаясь перед депутатом на корточки. – Ну, ты как?

– Тебе-то что? Какого ты сюда приперся?

– Просто… Шел мимо. Дай, думаю, загляну… Узнаю, как мой друг Николаша поживает.

– У-у… гад, – промычал Николаша, вскинул кулак, но тут же безвольно опустил его. – Еще издевается, сволочь!

Будь у Рыбы чуть больше времени, чем 1 час и 32 (теперь уже – 24) минуты, он обязательно утешил бы Николашу и даже напился бы с ним, – но времени не хватало категорически. И Рыба, памятуя о том, что регистрация на рейс заканчивается за сорок минут до посадки, решил взять быка… то есть – Николашу за рога.

– Я, собственно, попрощаться.

– Чего это?

– Уезжаю. Вернее, улетаю московским рейсом.

– Сам?

– В смысле?

– Я спрашиваю, сам летишь или вместе с Веркой?

– А-а… сам, сам. Вера Рашидовна остается…

– А Верка в курсе… про московский рейс? И про то, что ты решил отчалить? – осторожно спросил Николаша.

– Нет, я ей не сообщил, – ответил Рыба после секундной паузы. – Как-то не до этого было.

– Еще бы! – Лицо Николаши осветила горько-саркастическая ухмылка, несказанно удивившая Рыбу: он не ожидал от посконного депутатишки таких сложных чувств.

– Это не то, что ты думаешь…

– А чего думать – я сам все видел.

– Все?! – ужаснулся Рыба.

– Как вы ужинали, сволочи! А меня прогнали, будто я собака беспривязная.

– Ну… Ты же сам свалил, не захотел остаться. А остался бы – сразу понял…

– Что?

– Что у нас с твоей женой – глубокая духовная связь. Не более.

– Какая-какая?

– Духовная! Художники, там, композиторы… Бетховен, в частности. Тебе, Николаша, нужно развиваться, чтобы, так сказать, соответствовать… Книжки читать, музыку слушать. Путешествовать и посещать музеи.

– Издеваешься?

– Нисколько. Тут у вас есть один парень, большая умница. Зовут Ян Гюйгенс ван Линсхоттен. Ты к нему присмотрись, пообщайся. Узнаешь много интересного.

– Интересного, да?.. – До сих пор безучастно сидевший на полу Николаша совершил молниеносный бросок в сторону Рыбы-Молота, оседлал его и крепко ухватился за полы куртки.

– Верни духов! – просипел он жестким наждачным шепотом.

– Да ради бога, какие проблемы… – Несмотря на то что Николашино колено упиралось ему в кадык, Рыба пытался говорить с достоинством.

Николаша взвыл как раненый зверь и что-то быстро-быстро забормотал на уже слышанном Рыбой, но по-прежнему непонятном языке.

Где толмачи-то? – с тоской подумал Рыба, но ни Гоблин, ни синхронист-переводчик Володарский не отзывались.

А Рыбью голову, между тем, сковало страшным холодом, и что-то странное происходило с ушами: как будто в них вставили по гигантской воронке и теперь, через каждую из воронок, пытаются выкачать содержимое.

Экзекуция длилась около минуты, после чего Николаша увял, перестал давить на кадык и, обессиленный, сполз с торса Рыбы-Молота.

– Как там? – поинтересовался Рыба, но депутат только рукой махнул.

Криотерапия и воронки произвели неожиданный эффект: в мозгах Рыбы образовалась неожиданная легкость, как после продолжительного контрастного душа, и он вспомнил еще два бессмертных произведения Бетховена – оперу «Фиделио» и увертюру «Кориолан».

Хотя нет, не вспомнил (Рыба и знать не знал об их существовании) – навеяло.