Из жизни карамели

– Я в твоих духах – не в пень ногой, – соврал он. – Но думаю вот что… Если я улечу, вряд ли они увяжутся. Они здесь привыкли… А если я останусь – всем будет только хуже. Выходит, улететь – самое верное решение. Не так?

– Так, – подтвердил Николаша.

– Только ты того… Денег мне одолжишь?..

Часть вторая Кровать де Голля

Глава первая

в которой Рыба-Молот снова встречается со змеей-бортпроводницей, наставляет на путь истинный духов нгылека, прилетает в Москву, знакомится с гражданским мужем Кошкиной, готовит один экстраординарный кофейный напиток и, благодаря ему, неожиданно получает работу у олигарха по фамилии Панибратец

…С вещами, оставшимися на первой салехардской квартире Рыбы-Молота, пришлось расстаться навсегда. Заверни они еще и за чемоданом – и вожделенный московский борт улетел бы без А. Е. Бархатова. А так – оставался шанс успеть и на регистрацию, и на посадку.

Чтобы добраться до аэропорта, пришлось рискнуть хозяйским джипом как самой надежной и быстрой машиной. Но и здесь не обошлось без курьеза – Николаша наотрез отказался садиться за руль по причине недостаточной «длины ласт», как он выразился.

– Чего? – не понял Рыба.

– Ноги до педалей не достают, вот чего!

– Как же ты ездишь?

– Пассажиром, ёптить! Обычно Верка меня возит, а на работу и с работы и по всяким делам депутатским – служебка.

– А права-то у тебя есть?

– Права Верка мне купила, только не помню, где они… Валяются где-то, наверное.

– Как же мы поедем? – Изумлению законопослушного Рыбы не было границ.

– Ка`ком кверху! Ты за рулем, а я рядом. Водить умеешь?

– Вроде того… Умею… Только доверенность нужна.

– Ага. Ща нацарапаем, дождемся утра и у нотариуса заверим. Тебе в аэропорт надо или мне?!

– А если тормознут?

– Меня? Депутата Городской думы? – теперь уже изумился Николаша. – Ну, ты даешь! Здесь Веркин джип каждая собака знает…

Рыба-Молот тут же вспомнил историю местной собаки, с которой сняли шкуру заживо, и подумал: все-таки хорошо, что он покидает этот странный город. Пусть даже не увидев и не поняв его толком. Может быть, в отдаленном (очень-очень отдаленном) будущем он вернется сюда, выпьет с Николашей, послушает умника Яна Гюйгенса, проникнет в тайну странного словосочетания Болванский Нос и купит магнит на холодильник с туристически привлекательной панорамой Салехарда.

Магнит стоил того, чтобы вернуться, но что-то подсказывало Рыбе: Салехард он видит последний раз в жизни. Подведя жирную черту под Полярным кругом, Рыба переключился на мысли о безвозвратно утерянных вещах из чемодана. Что там было? Три пары обычных носков, две пары теплых, на козьем пуху; несколько пар трусов – по-английски сдержанных, без всяких мультипликационных завихрений; бритвенный прибор, банное полотенце, туалетная вода «Narciso Rodriguez for Him», три рубашки, счастливый галстук с обезьянами, который Рыба неизменно повязывал в первый день работы на новом месте; белые джинсы на выход, черные джинсы на каждый день, жилетка – кожаная на вид, но пошло дерматиновая по сути своей, шарф «Генри Ллойд», подаренный Кошкиной.

Вроде все.

Зимние вещи Рыба-Молот надеялся прикупить непосредственно в Салехарде, исходя из погодных условий местности, – но до свирепой салехардской зимы досидеть не получилось. Значит, придется обновлять гардероб совсем в другом месте.

Больше всего было жаль туалетную воду, галстук с обезьянами и «Генри Ллойда», – но галстук все-таки жальче. Зеленые обезьяны на желтом фоне стояли перед глазами Рыбы, как живые, – помахивали хвостами и так умильно морщились, что Рыба-Молот даже пустил по ним слезу. Как обычно, искренняя эмоция не осталась безнаказанной: отвлекшись на чертовых проститутских мартышек, он едва не впаялся в фонарный столб и лишь в самый последний момент избежал столкновения.

– Угробить нас решил?! Не видишь, куда прешь, что ли? – прикрикнул на шофера-неудачника Николаша. – Давай, поддай газу, залупа конская!

– Я попросил бы не выражаться… – поморщился Рыба, и тут же в его голове послышалось потрескивание микрофона. И вернувшийся в отчую будку синхронистов блудный сын Гоблин выдал целую простынь отборных ругательств в ответ на сиротскую «залупу». Озвучить хотя бы одно из них Рыба (в силу провинциального воспитания) не решился. Но был явно восхищен грозной силой и необузданностью русского ненорматива. И – прежде чем волевым усилием смикшировать звук – несколько раз произнес в пространство салона: «Иди ты!», «Охренеть, как круто!» и «Такое тоже бывает?!»

– Ни фига себе ты странный! – моментально отреагировал Николаша. – Сам с собой разговариваешь! Ну у тебя и тараканы в башке!

– У тебя, можно подумать, никто там не живет.