Из жизни Ксюши Белкиной

– Ну да, рассказывай… Давай еще про любовь да сердечность поговорим или еще про чушь какую-нибудь! Это ж козе понятно – просто продаться хочешь, как все…

– Что значит продаться?!

– А то и значит! Все хотят устроиться, потому все и продаются! А что, не так? По-твоему, все только о любви и думают, когда замуж выходят? Ха!

– Оль, ну откуда в тебе это? Не понимаю… Ты ж молодая еще, все у тебя будет, и любовь тоже будет…

– А у тебя, значит, она уже есть? – саркастически улыбаясь и наклоняясь вперед, чтобы заглянуть матери в глаза, протянула Олька. – Ща! Не гони, мама. Не на дуру напала! Он же старый совсем! Какая любовь?!

– Вот такая, Оль… – грустно вздохнула Ксюша, низко опуская голову. – Впервые в жизни со мной такое…

– Иди ты… – с тихим сомнением махнула Олька рукой. – Так не бывает, мам…

Они замолчали, сидели тихо, изредка всхлипывая по очереди. Было слышно, как громко ругается в своей комнате на дочерей Галия Салимовна, как что-то упало и разбилось на кухне под размытое и вязкое чертыханье Антонины Александровны, как проскрипели натужно колеса Витиной коляски, остановившись около их двери…

– Заходи, Витя! – крикнула громко Олька и испуганно посмотрела на Ксюшу: – Ой, мам, а как правильно-то? Заезжай, что ли? Я и не знаю…

– О чем вы так яростно спорите, девочки? – от порога спросил Витя, с трудом протискивая коляску в узкий проход. – Олька, почему на мать опять кричала?

– А чего она – любовь, любовь… Слушать противно! Никакой такой любви теперь нету! Раньше когда-то, может, и была, а теперь нету!

– Куда ж она делась, по-твоему? – улыбаясь ласково, подъехал Витя вплотную к тахте.

– А что ей здесь с нами делать-то? Люди выживают с трудом, голодают да мерзнут, да как мы вот, в бомжатниках своих маются и толкаются изо всех сил локтями, кто как умеет, чтоб выбраться из всего этого! Когда тут любить? Так что нету никакой любви, не верю я…

– Есть, Олька, есть… – немного таинственно и в то же время торжественно сообщил Витя. – Просто времена такие окаянные пришли – эту самую любовь взяли да упразднили, придавили ее, бедную, огромным золотым червонцем… Только одного не учли – эту проблему каждый сам за себя решает! Кто не стал червонцу молиться, а просто научился покою да смирению, тот и живет себе в тихой радости! И любит! А бунтовщики ни с чем остались – и об червонец головы вдрызг поразбивали, и покой да любовь растеряли… Да чего далеко ходить, ты сама кругом посмотри! Думаешь, Галия Салимовна не мечтала в свое время выбраться отсюда? Еще как мечтала! Совершенно искренне полагала, что ей, как многодетной матери, квартира от государства положена. И моя мать думала, что меня родит и тоже, как мать-одиночка, свое жилье получит. И бабушка Васильевна всю длинную трудовую жизнь в той же очереди простояла… И что? Пришлось им смириться и жизнь свою примерять да пристраивать к таким вот условиям – протестовать-то бессмысленно. И ничего, живут! Протест – штука опасная, Олька! Он с отчаянием да злобой на жизнь рука об руку идет. Так что лучше смирению учись. А что делать – не во дворце родилась… Прими это для себя. Знаешь, как в Писании сказано? «Придет гордость, придет и посрамление; но со смирением мудрость». Или вот еще: «Лучше немногое при страхе Господнем, нежели большое сокровище, и при нем тревога… Лучше смиряться духом с кроткими, чем разделять добычу с гордыми!» И не жди, когда тебя жизнь этому будет учить, обратно сюда запихивая! Не делай ошибок. Ни одно самое разбогатое богатство любви не стоит, уж поверь мне… А на мать свою не кричи больше! На нее и так только ленивый не кричит! Лучше пожалей да порадуйся за нее… Может, хоть отогреется чуток, совсем вы ее с бабкой заморозили!

Олька, опустив низко голову и изредка продолжая всхлипывать, слушала ласковое тихое бормотание, даже головой кивала иногда, будто соглашаясь… Потом вдруг резко вскинула голову, содрогнулась всем телом, будто стряхивая с себя некое наваждение, и закричала, исказив до неузнаваемости перемазанное косметикой лицо:

– А я не хочу, не хочу со смирением! Поняли?! Вот еще! Не дождетесь! И не надо мне про писания там всякие говорить! Не хочу я этого! Не хочу! Все равно себе богатого мужика найду, потому что я красивая! И любви никакой не хочу, не хочу…

– Одна красота тебя не спасет, Олька… А вот любовь как раз таки и спасет…

– Ой, да ладно тебе, Вить! Не надо больше! – махнула в его сторону рукой Ксюша. – Перестань! Она ж маленькая еще, что ты… Глупенькая моя девочка, красавица моя…

Она потянулась к Ольке, обняла ее обеими руками за шею, прижалась головой к шелковым белокурым волосам. Олька, в последний раз протяжно всхлипнув, капризно спросила:

– Мам, а про мобильник ко дню рождения не забудешь? А?

– Нет, не забуду…

– А денег у тебя хватит? Тот, который я хочу, дорого стоит…

– Да я добавлю, сколько не хватит, Ольк! – тихо и грустно рассмеялся Витя. – Пусть и от меня тоже подарок будет, что с тобой поделаешь… Протестовать, так с мобильником! Чего уж… Пусть будет тот блажен, кто в свое верует! Только помни – к смирению и любви всегда дорога открыта…

* * *