Из жизни Ксюши Белкиной

– Давай будем считать, что этих двух лет и не было вовсе! Я просто вышел в дальнюю булочную и сейчас вернусь! Забудем, ладно?

– Нет, Борис… Нет! Забывать я ничего не умею. Нельзя из жизни ничего выкинуть, ни плохого, ни хорошего, оно все нам необходимо… Забывать я не умею, я прощать умею, слава богу! Ты же меня знаешь… Приходи, я жду. Мы все тебя ждем, приходи!

– Спасибо, Анют…

Она медленно поднялась с кресла, прошла на кухню. Встала в дверях, опираясь руками о косяки, молча любуясь открывшейся милой сердцу картиной. Вот сидят ее чудные талантливые дети, вот ее друзья, такие близкие и светящиеся от обретенного счастья, а вот дети друзей… Сидят, стихи Темкины слушают…

Вытекла с деревьев осень плачем,
Листопадом рухнула у ног.
Слышите, как зимний всадник скачет?
Город ожиданием продрог…

Ишь, как чешет! Как по писаному… А про Анну уже и не помнит никто! Ну почему, почему она должна уходить из этого тепла, уходить в продрогший ожиданием Темкиного зимнего всадника город и выпадать, хоть и на время, из этой общей картины, где есть и у нее свое законное, богом данное место? Почему?! Так не хочется…

– Даш, сейчас папа придет… – тихо произнесла она, перебивая Темку. – Вы его тут кормите пока, я скоро…

– Совсем придет? – радостно распахнула ей навстречу синие глаза Дашка.

– Конечно, совсем! – улыбнулся понимающе Кирилл, обнимая рукой за плечи притихшую Динку. – Правда, мам?

– А ты куда? – снова повис в воздухе тяжелым комочком Дашкин вопрос.

– Анют, а куда ты, в самом деле? – удивленно наблюдая за тем, как она нехотя, шаг за шагом отступает в прихожую, спросил Алеша.

– Я скоро, ребята… Я ненадолго… Я совсем, совсем ненадолго – и к вам…

«Ну кто, кто мне объяснит, почему я все-таки с ней дружу?! – уже в сотый раз, наверное, за последние сорок лет задавала она себе ставший риторическим вопрос, идя знакомой дорогой и быстро выстукивая каблуками по стылому асфальту. – Мы такие абсолютно разные, прямо противоположные… Почему я сейчас все бросила и снова бегу к ней? Может, потому, что в глубине души всегда жалела ее? Или потому, что сидящий во мне маленький оркестрик этого требует – чтоб я делилась его музыкой с Анной, которая ее в себе не слышит и слышать не может? Просто живет без музыки в пустоте и холоде, потому и вынуждена гоняться за миражами, ломая на своем пути человеческие судьбы? Не хватает на всех, видно, оркестриков… Сейчас поговорим, разберемся… Ты прости меня, Анна, что так не хочу к тебе идти! Прости… Я иду к тебе, Анна…»