Из жизни Макарки

Макарка по утрам чувствовал себя так, что лучше бы ему не давали есть, лучше бы мать и девки били его каждый день, посылали на побегушки, но не поднимали его в эту пору. Его всегда тошнило, кружилась голова, слипались глаза. Два раза он падал головой на машинку и один раз расквасил нос, а другой -- содрал висок. Митяйка каждое утро обрызгивал его водой, но это не помогало. И он плакал. Плакал он украдкой, отчего слезы ему никогда не были так горьки, как теперь. Он молил бога, чтобы кто-нибудь из ткачей захворал или у него сломалась машинка; тогда он мог бы замотать боронки и хоть на пять минут залезть в ящик с рванью, куда залезали Митяйка с Похлебкиным. Но вместо приостановки у ткачей пришлось остановиться ему самому. Смазывая машинку около ремня, Макарка попал маслом на шкив. Ремень вдруг соскочил, и машинки стали. Макарка растерялся и взглянул кверху; ремень подпрыгивал на валу, и мальчик не знал, что ему сделать. Митяйка заметил его испуг и засмеялся.

– - Эх, ты! -- насмешливо сказал он. -- Что ты наделал-то?

У других это случалось много раз, а у Макарки впервые; он не знал, как поправить беду.

– - Что глядишь-то? Надо надевать.

Макарка попробовал надеть ремень -- ремень наделся, но сейчас же соскочил снова.

– - Что! испортил совсем! -- начал злорадно дразнить Макарку Митяйка. -- Достанется тебе на орехи. Приделают ручное колесо и заставят вертеть.

– - Ну, будет глумиться-то! -- заступился за Макарку Похлебкин. -- Ступай к паровому мастеру, проси канифоли.

– - Какой канифоли?

– - А там увидешь какой; ступай проси.

Макарка не знал, всерьез ли ему говорят или смеются.

– - Ступай, чего глаза-то выпучил? -- пихнул его в спину Похлебкин. -- Из-за тебя теперь и нам стоять!..

Макарка спустился в паровую. Паровой мастер, рыжий старик в очках, с грязным лицом, в синей блузке, стоял около маховика и, покуривая папироску, глядел, как огромная стальная рука, бесшумно сгибаясь в локтевом суставе, ворочала машину, как серьезно вертелся блестящий маховик, приделанный только для того, чтобы легче ходить машине. Макарка спросил, как его научили, канифоли.

– - Что, аль ремень соскочил? -- спросил тот глухим голосом.

– - Да, -- ответил Макарка.

– - Масло, знать, попало?

– - Да…

– - Дерут вас мало, вшивых чертей, вот вы и не имеете осторожности… Держи руку!..

Он взял из ящика большую щепоть желтой прозрачной смолы и всыпал ее в руку Макарке. Макарка повернулся и вышел из паровой.

– - Принес? -- спросил Похлебкин.

– - Принес.

– - Давай сюда!

Он взял смолу на ладонь и стал натирать ремень; протерев ремень, он накинул его на верхний шкив, попридержал рукой, машинки снова зажужжали.

– - Макарка! а, Макарка! -- шепотом сказал Макарке Мишка.

– - Ну?

– - А если под ткачевы ремни масла пустить?

– - Ну что ж?

– - Тоже слезут, а пока они ворочаются, мы боронки загоним да в ящик.

– - А как он узнает?

– - Можно сделать, что не узнает…

На другой день у Мишкина ткача Кобелева, молодит парня, который сам недавно был шпульником, поэтому относился к шпульникам особенно строго, машина вдруг остановилась, ремень соскочил с нижнего шкива, а вверху за него задело винтом, которым был прикреплен шкив к оси; ремень вдруг натянулся и стал поднимать всю машину вверх; но тяжелая машина, кроме того, была крепко привинчена к полу -- тогда ремень лопнул и оборвался; замотавшись наверху оборванными концами, он вдруг начал хлестать по стене. По корпусу раздались мерные, звучные шлепки, как будто бы кто кому давал оплеухи.

Кобелев, бледный от испуга, уставился вверх и не знал, что ему делать. Соседние с ним ткачи остановили свои машины и, подойдя к Кобелеву, глядели, что у него случилось. К машине бросились и Митяйка с Похлебкиным; Макарка тоже хотел было пойти, но Мишка его остановил:

– - Стой знай на месте да заматывай боронки, а там отдохнем.

– - Что там сделалось?

– - Ремень соскочил.

– - Отчего?

– - Я знаю -- отчего.

Мишка сбоку взглянул на него и замолчал.

А ремень хлестал все яростней и яростней. Кто-то крикнул, что нужно позвать парового мастера и остановить паровую, и, пока разматывали, доставали оборвавшийся ремень, прошло полчаса; ребятам нечего было делать -- и Макарка с Мишкой, забравшись в ящик с рванью, подремали.

Такой остановкой остались довольны даже старшие мальчики. Похлебкин сказал:

– - А если бы почаще так случалось, хорошо бы.

– - Хорошо-то хорошо, да ткачам убыточно -- они ведь сдельно, -- заметил Митяйка и качнул головой.

– - А нам-то что, мы ведь помесячно.

XV

Недели сменялись неделями, а жизнь мальчиков все казалась не легче, а тяжелей. Макарке все опротивело на фабрике, каждый угол казался ему ненавистным. Ненавистны Митяйка с Похлебкиным, его сменщик Ванька, ткачи; когда слышал запах душистого табаку идущего по корпусу мастера, ему делалось тошно. Если же его кто-нибудь задевал, он болезненно вскрикивал:

– - Ну, что ты! Я тебя не трогаю.

– - Еще бы ты меня тронул! -- хмыкал тронувший его ткач и давал ему подзатыльника.