Из жизни Мэри, в девичестве Поппинс

Рассмеявшись громко и пушкинскому и своему собственному остроумию, она, на ходу раздеваясь, лениво направилась в душ и, ощутив на теле упругие ласкающие его струи, решительно произнесла вслух: «А я и завтра не поеду! Вот! Завтра я – к Олежке. Соскучилась по мальчику своему – сил нет. Как он без меня тут жил, интересно? И за съемную его квартиру пора платить. А вот послезавтра – это уж обязательно… А что делать? Противно, а надо. Но только послезавтра».

* * *

– Здравствуйте, бабушка! Не узнали? Я Костя, сын Насти, племянницы вашей.

Мария растерянно смотрела на белобрысого, улыбающегося широко и приветливо парня, стоящего по ту сторону двери. За спиной его, скромно потупив глаза, стояла маленькая, чернявая, похожая на голодного галчонка девочка в легкой коротенькой ярко-красной курточке. Надо же, Костик, Настенькин сынок… Конечно, она его помнит, как же… Только он-то каким ветром здесь оказался, интересно. Вроде и не знался с ней сроду и даже не смотрел в ее сторону, когда им, родственникам, выпадал вдруг жизненный случай всем вместе собраться – в основном на поминках, конечно. Ей даже всегда казалось, что он и не знает, кто она такая, – скользнет по лицу равнодушным взглядом, и все. Вроде как забрела и забрела посторонняя бабушка помянуть усопшего, подумаешь. Да и на Борискиных похоронах его не было. Точно не было, она бы запомнила.

– Здравствуй, Костенька, здравствуй. Как же не узнаю-то? Узнаю, конечно. Ну заходи и девушку свою приглашай. Спасибо, что вспомнил про меня, старуху.

– Да что вы, бабушка! Я всегда про вас помнил! И мама моя тоже часто вас вспоминает добрым словом. Это вы зря, бабушка.

– Да вы проходите, ребятки! Сейчас чай будем пить! Жалко, что я булочек-то сегодня опять не напекла. Раздевайтесь да проходите на кухню, я сейчас… – засуетилась радостно Мария, засеменила торопливо по коридору, соображая на ходу, чем бы таким угостить повкуснее неожиданных гостей. – Эх, а ведь, как назло, и нет ничего такого… – с досадой пробормотала она, заглядывая в непривычное ее хозяйскому глазу пустое нутро холодильника. – В магазин-то давно уже не ходила, совсем дом забросила, балда старая.

– Бабушка Маша, познакомьтесь, это Саша – невеста моя! – Заходя следом за ней на кухню и ведя за руку девушку, гордо проговорил Костик. – Красивая, правда?

– Красивая, да… – закивала приветливо головой Мария, разглядывая девушку. – Худая уж больно только, в чем и душа держится… Вот мода нынче какая, а? На иную посмотришь – вроде еще и в куклы не наигралась, а уже и замуж собралась.

– И то правда, бабушка! Говорю ей, говорю… – весело затараторил Костик. – Девчонки сейчас все как с ума посходили – на диетах сидят, косточки свои нам, мужикам, демонстрируют. А на фига нам сдались их мослы, правда? Нам мясо подавай, да чтоб посочнее да пожирнее! – проговорил он уже в сторону девушки, нежно обнимая ее за выпирающие острыми косточками хрупкие плечики.

– Так, говоришь, вспоминает меня мать-то? – кротко переспросила Мария, когда они чинно уселись за наспех накрытый к чаю стол.

– Конечно, бабушка! Все время вспоминает. Вот недавно мне рассказывала, как вы с ней в детстве возились, как характер ее капризный терпели… А что, мама правда была такой? Как-то не верится даже!

– Да, было дело, Костенька… – рассмеялась тихо Мария. – Горячая росла девка, хулиганистая – оторви-да-брось, как говорится. Помню, так в школе подралась – от платья живого места не осталось! А в ту пору новую школьную форму купить – проблема целая была. Пошли мы с ней в магазин, купили материалу, да и сшила я ей за одну ночь украдкой новую. Чтоб, значит, мать с бабкой ничего не прознали. Боялась она их. Наденька, сестрица моя, тяжелая на руку была: чуть что, могла такого подзатыльника дать – враз глаза выскочат. А бабка – так та еще с войны нервной болезнью болела, сразу трястись да кричать начинала. Вот и приходилось мне покрывать Настины проказы. Ой, да если все вспоминать да рассказывать – никакого времени не хватит… Она ведь однажды чуть в колонию не угодила, мать-то твоя! Уж дело прошлое, расскажу… Взяла да дочку генеральскую из соседнего дома поколотила, чуть не изувечила. Не понравилось ей, видишь ли, что та расфуфырой ходит да на машинах катается. Так возненавидела девчонку – аж тряслась вся. И чего удумала, поганка, – в подъезде на нее напасть, исподтишка, чтоб на хулиганов потом свалить. Накинула ей на голову одеяло да так отметелила – будь здоров! Два ребра сломала. Генерал тогда всю милицию под ружье поставил. А Настена, когда домой прибежала, глянула – а поясочка-то от платья ситцевого на ней и нет! Развязался да и там остался поясочек-то, в генеральском подъезде. Вот тут она ко мне за помощью и кинулась. Ревет, трясется вся от страха… А я тогда ситцу-то этого целый рулон на всю семью отхватила и всем платья такие пошила, и себе тоже. Схватила я свое платье – и давай бечь к тому генералу. Я это, говорю, вашу девчонку побила, я! Видите, и платье мое! И поясочек тот мой, в вашем подъезде потерянный.