Из жизни Мэри, в девичестве Поппинс

Огромные Сашины девчачьи глаза вдруг начали заполняться влагой, затуманились маленькими синими озерцами – стоит раз моргнуть, и закапают по худым смуглым щекам прозрачные слезы. Будто спохватившись, она вздохнула поглубже и принялась пить большими глотками остывший чай, по-детски держа в обеих руках красную в белый цветочек чашку.

– Да это ты у меня самая хорошая, Сашенька! – обернулась к ней от плиты Мария. – Тоже, нашла в старухе ценность. Ешь лучше вон булочки мои.

– Да я и так уже четыре штуки умяла, теть Маш!

– И травяного чаю тоже побольше пей. Он у меня хороший, от всех болячек лечит! Помню, в войну мы травами только и спасались… Мачеха моя тогда шибко заболела, когда похоронку получила – прямо сама не своя сделалась. Сидит, помню, уставится в одну точку и покачивается взад-вперед. Вот я ее травами и лечила!

– И что? Вылечили?

– Да как тебе сказать… Вроде она потом и ходить стала, и разговаривать. Только странно как-то: говорит-говорит быстренько так, а потом покраснеет и на крик да на драку переходит. Девчонки шибко ее боялись. Это хорошо еще, что квартира у нас двухкомнатная была. Я с мачехой стала вместе жить, а они отдельно, в другой комнате, подальше от всего этого безобразия. Она когда в буйство свое входила, я крепенько этак вставала в дверях да и не выпускала ее из комнаты! Ох уж и доставалось мне… Наденька, та побойчее была, а вот Любочка сильно боялась! Может, потому и замуж рано выскочила да уехала от нас. А Надя замуж так и не вышла, только дочку родила, Настеньку мою ненаглядную.

– А вы так с мачехой в одной комнате до конца и жили, как Александр Матросов? Все грудью на амбразуру бросались?

– Ну да, пока сюда не переехала… А ты давай не потешайся над старухой, ты ешь лучше! Тебе надо! Всего-то и недельку покушала хорошо, а уже щечки зарумянились, глазки заблестели. Хоть на девушку стала похожа, в самом деле. А то как дите голодное ходишь, прямо смотреть больно!

– Так это не от еды, тетя Маша, это от любви. Меня ведь никто и никогда просто так не любил…

– Да как же, деточка, что ты! Не может такого быть! А Костик?

– А… Ну да… Костик, это да, это конечно, – сникла Саша и сжалась в твердый костлявый комок, будто ушло из ее тела все теплое и живое, растворилась, исчезла яркая синева из глаз, и лицо будто подернулось вмиг серой пылью.

– А ты на учебу не опоздаешь, деточка? Заговорила я тебя сегодня.

– Да, тетя Маша. Сейчас пойду.

– Да одевайся теплее! Мерзнешь поди в своей модной тужурке! И что за одежонка у тебя непонятная – как в такой обдергайке не замерзнешь? Мне вот завтра пенсию принесут, купим-ка мы тебе что-нибудь зимнее, а? Ты пригляди там себе, а то я вашу моду и не понимаю вовсе! А если денег не хватит, так и с книжки снимем.

* * *

– …Ой, Насть, привет! Ты почему без звонка? Могла ж запросто меня не застать! Заходи, я сейчас, только клубнику с лица смою. Проходи пока в комнату!

Нина порхнула легким ветром в ванную, оставив Настю одну в огромной прихожей с мягким красным диванчиком, уютно спрятавшимся под внушительных размеров искусственной пальмой. «Надо же… Мои дети и летом клубнику досыта не едят, а она ею в декабре морду свою старую намазывает! – неприязненно подумала Настя, с трудом наклоняясь, чтоб расстегнуть молнию на ботинках. – Черт, заело, как назло. Выбросить бы эту старую обувку к чертовой матери да новую купить, так ведь не на что». Злобно пыхтя, она разогнулась, чтоб вдохнуть в себя побольше воздуху и, разозлившись от этого еще больше, решила вдруг: «А вот не буду! В таких домах все в уличной обуви ходят! У них, у богатых, так принято, говорят… Вот и я не сниму! Что я, хуже их, что ли?»

Сняв пальто, она решительно направилась в гостиную, с удовольствием прошлась грязными ботинками по нежной белизне ковра – вот так вот вам, и мы не лыком шиты. Проходя мимо каминной полки, остановилась на секунду, уважительно провела рукой по причудливому серо-зеленому рисунку малахита. Красота…

– Ну, Настька, ну, ты даешь…

Нина встала в дверях, снисходительно улыбнулась, внимательно разглядывая сестру.

– А что? Что такое? – развернулась к ней Настя всем своим тяжелым туловом, приготовившись к решительному отпору и одновременно трусовато скосив глаза на грязную дорожку следов на ковре.

– Ты почему на себя такую юбку напялила, Насть? Это же ужас! Шелковая, широченная, да еще и длина невразумительная… Это что, такое покушение на элегантность? Где ты ее только откопала!

– Да ладно, – облегченно вздохнув, махнула рукой Настя, – под пальто все равно не видно! Да и вообще, какая мне разница…

– Тебе надо юбки носить до середины икры, четкого геометрического покроя и обязательно из плотного материала! Из твида, например.

– Да где я тебе эти самые твиды возьму? Я и слов-то таких не знаю. Они ведь и денег стоят немалых, наверное! Прости уж, сестрица. Что есть, то и ношу.

– Не обижайся, чего ты… Если хочешь, я тебе куплю.

– Да ладно! Ничего мне не надо. Интересу нет. Замуж мне выходить, что ли? Я вообще-то, Нин, о другом поговорить пришла.